Путь Арсения

Сиротинский Сергей Аркадьевич

Ночью, прямо с вокзала, Фрунзе приехал в Кремль. В удрученном состоянии зашел он в комендатуру. Пропуск ему выдали немедленно, точно ждали его появления.

— О вас, товарищ Фрунзе, уже несколько раз спрашивали по телефону из секретариата товарища Ленина, — сказал ему дежурный комендант.

Чуть прихрамывая и задыхаясь от волнения, Фрунзе пробежал длинным коридором, потом поднялся по лестнице. Когда он вошел в зал, заседание Совета Труда и Обороны уже заканчивалось. Фрунзе сел на стул в самом конце стола, ближе к дверям. Владимир Ильич что-то читал, делая при этом быстрые заметки в блокноте. Подняв голову, он увидел Фрунзе и молча показал ему

на свободный стул неподалеку от себя. Фрунзе пересел. Оказавшийся рядом Ф. Э. Дзержинский молча пожал руку Михаилу Васильевичу и передал записку В. И. Ленина.

«Точность для военного человека — высший закон! Почему опоздали?» — писал Ленин.

Ответить на записку Фрунзе не успел. Он даже не заметил, кто выступал, о чем шла речь. Едва выступавший замолчал, Владимир Ильич поднялся, окинул взглядом лица сидевших у стола, словно ища кого-то, и начал говорить о положении! на Юге. Речь свою он закончил такими словами:

— ...В целях быстрейшей ликвидации чрезвычайной опасности, грозящей нам со стороны Врангеля, предлагаю утвердить командующим Южным фронтом товарища Фрунзе, Михаила Васильевича...

Еще раз окинув взглядом сидящих, Владимир Ильич повернулся к секретарю и спросил:

— Почему никого пет от Реввоенсовета, в чем дело?

— Только что ушел Склянский,—ответил секретарь.

— Ушел, — с досадой перебил Владимир Ильич. — Ну, что ж, решим без него.

Утвердив Фрунзе командующим Южным фронтом, Совет Труда и Обороны перешел к последнему вопросу повестки дня. Во время доклада Владимир Ильич снова написал записку Фрунзе и передал ее через Дзержинского.

«Сейчас закончим заседание. Если не торопитесь и нет других спешных дел, подождите меня», — прочитал Михаил Васильевич.

По окончании заседания В. И. Ленин вместе с Фрунзе вышли на улицу. Ночь. Далеко впереди мерцал тусклый огонек фонаря. На ходу Ленин внимательно слушал взволнованный рассказ Фрунзе о происшествии с обыском. Когда Фрунзе умолк, Владимир Ильич сказал:

— Подло это, подло! Несомненно, что вас хотели скомпрометировать, — и после небольшой паузы, когда они уже подошли к фонарю, добавил:—Дайте вашу руку, Михаил Васильевич, и разрешите мне сказать, что партия полностью доверяет вам, никаких сомнений на этот счет нет и не может быть! — Он задержался у фо-паря и обернулся к Фрунзе. — Случай с вами на вокзале мы сделаем предметом обсуждения на Политбюро. Вы не должны падать духом и не имеете на это права. Партия ждет от вас напряженной работы.

— Спасибо, Владимир Ильич! — тихо произнес Фрунзе. — Я сделаю все.

— Главное заключается в том, чтобы не допустить зимней кампании, — подчеркнул Ленин. — Мы не имеем права обрекать народ на ужасы и страдания еще одной зимней кампании. Поможем вам всем, что у нас есть. На фронт к вам поедут Калинин и Луначарский. В Донбассе сейчас Молотов. Политическая работа будет обеспечена. Вы знакомы с обстановкой на фронте?

— Пока в общих чертах, Владимир Ильич. В открытом бою побьем Врангеля, но, если он укроется за укреплениями Крыма, будет труднее его разбить. Бегства его в Крым допустить нельзя.

— Вот именно, нельзя допустить! — решительно сказал Владимир Ильич. — Но если ему удастся скрыться, надо сделать все, чтобы уничтожить Врангеля в его же укреплениях. Армия у него сильная, отлично вооруженная, драться умеет. Как вы полагаете, когда закончите операцию по разгрому?

Прежде чем заговорить, Фрунзе помолчал, обдумывая ответ.

— В декабре, Владимир Ильич,— наконец, сказал он.

— В декабре, —

повторил Ленин.

— К декабрю, — быстро поправился Фрунзе.

Владимир Ильич остановился, посмотрел на Фрунзе.

— Да. Не слишком ли быстро, Михаил Васильевич? Ведь сейчас конец сентября?

— Раз нельзя допускать зимней кампании, — ответил Фрунзе, — значит, надо. К декабрю все будет кончено, Владимир Ильич.

— А ведь мы могли бы уничтожить Врангеля в зародыше, сразу, — сказал Ленин. — Но беда в том, что нам приходится бороться не только с открытыми врагами, но и с тайными, в нашем лагере. — И внезапно резким голосом он добавил: — Но мы доберемся, доберемся...

Некоторое время шли молча. Настроение Фрунзе заметно изменилось. Он улыбался. Откровенная беседа с Владимиром Ильичем сбросила с него тяжесть. Сейчас все его мысли были обращены к фронту. Давно ли был Колчак? Невольно вспоминалось, как вопреки всему, движимый уверенностью в победе, он осуществил план контрудара. И один за другим возникали в памяти эпизоды тяжелой борьбы с Колчаком, путь в Туркестан...

— А что если мы чайку попьем, Михаил Васильевич, а? — нарушив молчание, предложил Владимир Ильич и, подхватив Фрунзе под руку, потащил его за собой, в свой рабочий кабинет.

В комнатах было пусто. Владимир Ильич разыскал электрический чайник, включил его. Рядом с письменным столом стояла вращающаяся книжная этажерка, на ней под салфеткой лежали хлеб и сахар.

— Сейчас закатим ужин, — рассмеялся Владимир Ильич, готовя чай. — Пока я хозяйничаю, вы рассказывайте о фронтах, о своих наблюдениях, о настроении бойцов, населения. О самых незаметных мелочах говорите. Только, чур, без агитации, меня агитировать не надо. Я за Советскую власть бесповоротно,— и Владимир Ильич засмеялся громко, заразительно.

— Значит, без агитации? — спросил Фрунзе.

— Только факты, только жизнь — это и есть лучшая агитация.

Когда Фрунзе начал рассказывать, звякнул телефон. Ленин снял трубку:

— Да, да. Скоро приду. Очень важное заседание. Скоро закончим, — разговаривая, Владимир Ильич смотрел на Фрунзе и время от времени лукаво подмигивал ему. Положив трубку, он сказал:—Это домашние. Еще немного, и наша тайная пирушка погибла бы, а!

— ...После Уфы, — продолжал Фрунзе, — обозы наши далеко отстали: слишком быстро мы наступали. Бойцы на фронте оказались без хлеба, без патронов. Распутица страшная, невозможно проехать — телеги утопают в грязи. Пришлось поагитировать в деревнях. А там — мужчин нет, все на фронте. Кто с нами, а кто у Колчака, по мобилизации. Дома одни женщины, а народ этот самый упорный. Никакой агитацией его не возьмешь. Тогда приказал я не «агитировать», а прийти и сказать правду: вот, мол, сами видите, бойцы голодают, нет хлеба, нет патронов. Могут отступить. Слушали бабы молча и хоть бы слово в ответ. Так и разошлись.

— Значит, сорвалось?— нахмурился Владимир Ильич.

— Да нет, —; усмехнулся Фрунзе. — Случилось то, чего мы и не ожидали. Вечером, когда уже стемнело, у застрявшего в грязи обоза вдруг появился из темноты большой отряд. Охрана забеспокоилась, вскинула винтовки. «Стой!» — предупреждает. А в ответ из темноты голоса. Ругают бойцов: «Вы что, ошалели никак! Это мы — бабы...» И вот каждая взяла по три буханки хлеба да по цинке патронов. А всего их явилось человек пятьсот или шестьсот. Подоткнули юбки повыше и, кто в лаптях, кто в опорках, пошли, утопая в грязи, на позицию. За ночь бабий караваи прошагал 50 верст. И хлеб и патроны доставили в целости...