Путь Арсения
Шрифт:
Поздно вечером 7 ноября выступил на Сиваш передовой отряд. К бродам начали подтягиваться части 15-й и 52-й дивизий и 153-я бригада 51-й дивизии. С передовым отрядом шел Оленчук. Красноармейцам строго-настрого запрещалось курить, разговаривать.
Над Сивашем висел туман, сквозь него еле видны лучи неприятельских прожекторов. Мороз подсушил дно Сиваша. Оленчук шел рядом с командиром. Время от времени командир тихонько спрашивал проводника:
— Правильно идем, Иван Иванович? Не сбился?
— Та хиба ж... Вон там Литовский полуостров.
Миновали уже две трети пути, когда ночную тьму прорезали лучи прожекторов с
— Товарищи, помните приказ Фрунзе. Назад дороги нет. Или победить, или умереть!
Воет холодный ветер. Соленая грязь липнет к ногам. Слышно «ура». Это вышедшие вперед штурмовики достигли берега, выбрались из камышей и атаковали первую линию окопов засевших на Литовском полуострове кубанцев генерала Фостикова.
Белые открыли ураганный огонь из орудий и пулеметов, но это не могло остановить героический порыв штурмующих. Преодолев проволочные заграждения, бойцы Красной Армии бросаются врукопашную, пускают в дело ручные гранаты. К 6 часам выбитые из окопов белые отступили к хутору Новый Чуваш. Начались упорные бои на укреплениях Литовского полуострова.
Турецкий вал
Первая атака Турецкого вала была отбита белыми. Бойцы 51-й дивизии под яростным огнем крепостной артиллерии зарывались в землю. Голодные, полураздетые, они не чувствовали ни холода, ни голода. Впереди за валом был ненавистный враг, сеявший вокруг смерть. Нельзя было показаться из укрытий. Части попали в зону, обстреливаемую круговым огнем. Впереди по рву, на проволочных заграждениях, повисли убитые. Оттуда же доносились стоны раненых. Бойцы молча стискивали зубы — они ничем не могли помочь.
1 ноября по приказу Фрунзе советскими летчиками были сброшены на вал листовки с предложением белым сдаться и прислать парламентеров. С вала ответили усилением огня. Но на другой день к вечеру все же появился офицер-парламентер белого командования с флагом и трубачом. Огонь прекратился с обеих сторон. Парламентером от красного командования пошел политрук 1-го ударного полка огневой бригады. Он подошел к белому офицеру, тот спросил:
— Кто вы такой?
— Я политрук. Вот приказ гарнизону Перекопа о сдаче, — ответил красный парламентер и передал приказ.
Белый офицер прочитал приказ, но промолчал.
— За что вы воюете? — спросил политрук.
— А вы знаете, за что воюете?
— Да, знаем, — ответил политрук. — Мы воюем за свободу, за землю, за трудовой народ. А вы за что воюете, знаете о том?
— Я не знаю, за что воюю. Я не имею собственного мнения, а слушаюсь высших начальников и приказываю подчиненным,—ответил офицер.
— Так вот, чтобы не проливать зря крови, сдавайтесь! Мы вас все равно победим.
— Я не уполномочен решать вопрос о сдаче. Но Перекопа вам все равно не взять, — офицер повернулся, трубач затрубил, и они пошли обратно на вал.
Едва политрук подошел к своей части, как белые начали артиллерийский и пулеметный обстрел наших позиций. На другой день белые самолеты сбросили над 51-й дивизией листовки, но в них уже не было прежней нагло-* сти и развязности. Теперь белое командование просто запугивало: «Красные! Уходите!
Листовки читали бойцы и командиры. Читали молча, не комментируя. После второй неудачной атаки 8 ноября на передовые позиции, где располагался 455-й полк, приполз раненый боец. Левая рука его безжизненно волочилась по земле, точно привязанная к плечу. Комиссар полка Безбородов отчитал раненого и потребовал, чтобы тот немедленно убирался в госпиталь. Эту сцену видели немногие, но вскоре, под огнем противника, стихийно начался странный митинг. Не было никаких трибун. Бойцы и командиры плашмя лежали на земле, укрываясь от пуль и осколков снарядов. Перекрывая свист и вой снарядов, раненый кричал:
— Доктора не пускали меня. Но я могу стрелять и колоть одной рукой. Товарищи красные бойцы, барон не запугает нас. За нами весь русский народ!
Говоря это, боец лежал на земле и только изредка, пренебрегая опасностью, поднимал голову. Он хотел, чтобы товарищи видели его. В заключение своей речи боец поднял здоровой рукой винтовку и крикнул:
— Смерть Врангелю!
После него, так же лежа на земле, говорил комиссар Безбородов:
— Даже если мы погибнем, мы будем вечно жить в памяти всех людей. Партия. Ленин зовут нас на последний подвиг — сокрушить наймита Антанты — барона Врангеля!..
Над головами бойцов и командиров летели снаряды. То и дело в воздух вздымались огромные массы вывороченной земли. В черных облаках дыма и пыли раздавались стоны и крики раненых. Связист позвал Безбородова к телефону:
— Вызывает штаб бригады! — крикнул он.
Безбородов подполз к связисту и приник к трубке. Он
покрыл голову и аппарат шинелью, чтобы лучше слышать. Лицо его стало напряженным, и через минуту он кричал в трубку:
— Ваш приказ выполним с честью, товарищ командующий фронтом. Трусов у нас нет, Красную Армию не посрамим... Спасибо, товарищ Фрунзе!
Положив трубку, Безбородов во всю силу своих легких крикнул:
— Командующий фронтом Фрунзе с нами! Он благодарит красных богатырей за бесстрашие...
Дальнейшие слова его потонули в грохоте нового артиллерийского залпа. Когда шум ослабел, Безбородов крикнул:
— Пятнадцатая и пятьдесят вторая дивизии прорвались через Сиваш на Литовский полуостров. Они выходят в тыл Турецкому валу.
Вечерняя тьма быстро сгущалась. Турецкий вал, казалось, отступал, растворяясь в черной мгле. Ночью начался штурм. Безбородов бросил свою шинель на колючую проволоку и перебрался через нее. За ним кинулись другие бойцы.
Рвались фугасы. Они кромсали людей, но своими взрывами создавали широкие проходы в заграждениях.
— Даешь Перекоп!—с этим боевым кличем красные бойцы пошли на бессмертный штурм неприступного Турецкого вала.
В этом бою погиб бесстрашный большевик комиссар Безбородов, ивановский рабочий, старый боец дивизии.
Чонгяр
Побывав в Чаплинке, в расположении 51-й дивизии, Фрунзе примчался сперва во Владимировку, а потом в Строгановку. С бледным лицом, глубоко, как у тяжело больного, запавшими глазами, он выслушал донесение командира, руководившего переправой через Сиваш: