Путь домой. Книга вторая
Шрифт:
— Не уйду, Тань, — пообещал я, если честно, не очень соображая, что обещаю. Есть мне тоже не хотелось, но я начал методично запихивать в себя завтрак. Вот сейчас мне больше хотелось завалиться и поспать часа два! Но лагерь вовсю поднимался, и я обречёно понял, что пора приступать к исполнению княжеских обязанностей.
Никто не задумывался над тем, что жизнь князя — сплошная мука? Каждую минуту приходится принимать какие-то, мелкие и большие, решения. Вот надо выступать. Болит голова. А надо как минимум назначить дозор. При этом держать в уме, кто там шёл в прошлый раз… Впору графики расчерчивать.
Одно хорошо. За этими переживаниями у меня прошла голова.
Борис Рысев
Отпусти, отпусти меня, горюшко, Ты пригрей, ты пригрей меня, солнышко, Ветры буйные, будьте мне братьями, Моя память — дорогой обратною. Занесло её время ненастное, Не пролезть, не пройти — слово на слове. Солнце село давно, небо — вороном, Ах ты память моя — туча чёрная. Ты головушка, не советчик мне. Кто-то шепчет слова еле слышные. Не мешай, пустота, дай прислушаться, Дай мне память свою да ослушаться. На распутье дорог — влево, вправо ли — Кем-то камень врыт с двумя гранями. Отыскал, что мне любо-дорого. Так спасибо тебе, рука добрая…Сергей подошёл ко мне часа через три после начала движения, когда мне начало казаться, что впереди — река.
— Впереди — река, — сказал он, отбрасывая с глаз выбившиеся из-под повязки волосы. — И, между прочим, плоты в кустах…
…Димка, улыбаясь, держал в руках мокрый трос.
— Хитрюги! — встретил он нас весёлым возгласом. — Смотри, что придумали! Это не плоты, а паром, только канат притопили, чтобы видно не было.
— Крапивное волокно, — определил я, пропуская меж пальцев толстую грубую верёвку. — Век в воде будет лежать — не сгниёт… — я выпустил верёвку. — Значит, тут кто-то живёт.
— И плоты собраны из лиственницы, — заметил Сергей. — Вечные… Что за река-то?
— Приток Огайо, наверное, — рассеянно сказал я. Сергей заметил:
— Танюшка тебя образовала?
— Посмотрите по берегам, — приказал я, игнорируя выпад и обращаясь к подходившим нашим. — Далеко не расходитесь, держитесь группками… Тань, поди сюда.
— Чего? — она подошла, держа руки на поясе.
— Это приток Огайо? — уточнил я. Танюшка кивнула, вытянула руку:
— Там Аппалачи. Уже рядом, только тут лес мешает увидеть. Перейдём их и выйдем в долину Огайа, а там и до Миссисипи недалеко… Но это уже, наверное, на будущий год?
— На будущий год, — согласился я. — Зазимуем на западных склонах… Ну что там? — это я обратился уже к Йенсу, подошедшему к нам по мелководью.
— Есть люди, — невозмутимо сказал немец. — Пасутся на том берегу, что-то собирают, человек восемь, большинство —
— Они на том, плоты на этом… — задумчиво сказал я. — Несвезуха какая-то… Ладно, пошли знакомиться…
…«Человек восемь» оказались ровно восемью. Шесть девчонок, двое мальчишек. Вот только были они не все на том берегу — две девчонки перебрались (наверное, бродом) на отмель посреди реки и бродили там по колено в воде — с мешками за плечами, то и дело нагибаясь.
— Привет! — крикнул я по-английски, заходя в воду тоже по колено (насчёт брода я угадал — мальчишки тут же рванули на отмель, разбрызгивая воду и на бегу выхватывая клинки). Девчонки не слишком испугались — переглянулись, и одна, повыше, ответила:
— Привет, а ты кто?!
— Прохожий, — ответил я, улыбаясь. — Иду с друзьями на экскурсию в Великий Каньон. Это через здешние места?
— Можно и через здешние, — согласилась девчонка. Мальчишки добежали и встали по сторонам «собирательниц». — А друзей у тебя много?
Она говорила с сильным акцентом, тянула слова, будто жвачку, мне даже понимать было трудновато. И отсюда я различал, что одежда у всех украшена частой, красивой, но незнакомой вышивкой. Как у индейцев в книжках… Наверное, и моя одежда показалась им странной, потому что, не дожидаясь моего ответа, девчонка задала новый вопрос:
— Вы из Старого Света?
— Из Старого, — согласился я. — Мне тут плыть, или есть брод?
— Или плотами воспользоваться? — задал свой вопрос Сергей, появляясь рядом со мной.
— О, ещё один! — засмеялась американка. — И плоты наши нашли, шустрые! Брода нет, если хотите переправиться — давайте на плотах!
— Остальные смылись, — тихо сказал Сергей. Я улыбнулся:
— Вижу. Эти нас убалтывают, а остальные рванули к своим. Логичное поведение… Давай-ка переправляй наших.
Сергей отступил в кусты и растаял в них. Я продолжал улыбаться, как дурак на похоронах — и думал, что с американцами драться не хочется. По крайней мере — начинать с драки.
То ли они специально косили под индейцев, то ли ещё что, но лагерь, в который мы попали, напоминал индейские селения всем — вигвамами и каноэ из берёзовой коры, одеждой обитателей и неуловимым духом. Но внешне его обитатели, конечно (если не считать одежды) не походили на индейцев — рослые, светловолосые, хотя и загорелые, со светлыми глазами парни и девчонки. Их тут было человек тридцать, точнее не определишь, потому что непонятно оставалось, все ли здесь.
— Привет, — коротко сказал, подходя к нам сквозь расступившуюся толпу «аборигенов», неожиданно невысокий парнишка. Меня зовут Колин. Колин Малрой, я тут вождь.
Надо было слышать, как он это сказал. Вежливо, спокойно, почти приветливо… но подчеркнув одним тоном — Я тут вождь. Мне понравилось, хотя соседствовать с этим парнем я не хотел бы. У него на лице написано: прирождённый redneck, как в США называют крутых белых фермеров, презирающих правительство, негров, не дураков подраться и жадных до земли.
— Я Олег, — мне вдруг стало смешно, захотелось поднять правую ладонь и добавить «хау». — Я просто иду со своими людьми зимовать на западные склоны Аппалач. И не собираюсь тут задерживаться.