Путь домой. Книга вторая
Шрифт:
В темноту…
…Я уложил парня с ножом раньше, чем он начал свой — страшно медленный — удар. Свингом в висок. Позади послышались плотные, мягкие удары — один, другой, Танюшка прервала неприятный ей разговор в самом начале двумя фуэтэ в голову. Я двинул оставшегося передо мной по вискам кулаками, и он завизжал:
— Уйя-а-а-а-а!!! — и, рухнув наземь, покатился по ней от нестерпимой боли. Я развернулся — Танюша, сбив круговым шассе бросившегося к ней парня, влепила ему пинок под челюсть. Прыжок — от моего удара ногой в
Двое последних бросились бежать со всех ног, мгновенно растаяв в парковой тьме.
Шумела совсем рядом улица. Тоненько скулил в темноте тот, которого я ударил в виски. Один из сбитых Танюшкиными фуэтэ лежал неподвижно, второй стонал, придерживая скулу рукой. Остальные четверо не двигались.
— Мы никого не убили? — деловито и спокойно спросила Танюшка. Сумочка висела у неё на плече; я подобрал свою. — Хорошее было бы начало.
— Я мог первого убить, — я подошёл к лежащему рядом с ножом парню, наклонился. — Так и есть, убил, Тань. Нож увидел — отключился…
Жалости я не испытывал. Сколько их было, этих убитых…
Такси — непривычная машина, обтекаемая и приземистая — доставила нас прямо к подъезду девятиэтажки в типичном «спальном районе». Тут, в отличие от центра, вообще никого уже не было, только в домах часто светились окна (такси мы поймали, уйдя километра за полтора в другую часть города). Расплатились — и таксист совершенно без эмоций уехал, а мы остались стоять у подъезда.
— Странно как-то, — сказала Танюшка. — А что если сейчас откроем, а там кто-то живёт?
— Или наши нас ждут, — сказал я, шагая к подъезду. — Пошли, на месте разберёмся, Тань.
— Это верно, — глубокомысленно согласилась она…
…Кабина лифта была медленно и грязной. Она ползла вверх, скуля и поскрипывая. И росло во мне вместе с движением понимание неправильности происходящего. Может быть, поэтому я и не удивился, когда, выходя из лифта первым, увидел у дверей нашей (нашей?!) квартиры хорошо одетого толстенького смуглого человечка, от которого пахло потом на всю площадку.
Увидев нас, он широко улыбнулся, но в глазах метнулась опаска, и это было вполне естественно. По мне хорошо было можно прочесть, что я собираюсь сделать с соплеменником аль Карнайа.
— Одну минутку! — он выставил ладони вперёд. — Только одну минуту вашего драгоценного внимания и времени! Я посла сюда, чтобы объяснить происходящее. Выслушайте меня!
— Тань, выслушаем? — коротко спросил я. Танюшка оперлась ладонью на стену возле головы араба, спросила:
— Это один из тех? — я кивнул, зевнул. — Ладно. Давай послушаем.
Араб опасливо отодвинулся от неё — и натолкнулся на меня. Я улыбнулся во все зубы:
— Говори.
— Я не имею права сказать, кем он послан… — начал араб и испуганно заспешил: — Я клянусь могилой матери, что не имею права, если вы начнёте меня
— Ты хочешь сказать, — тихо спросила Танюшка, — что это всё-таки Бесконечная Дорога?
— Бесконечная Дорога — это просто название! — взмахнул руками араб. — По-настоящему она — вот. Награда для тех, кто прошёл до конца.
— Чья награда? — быстро спросил я. Лицо араба, лоснящееся от пота, дёрнулось:
— Я… не м-могу… Квартира, деньги, весёлая жизнь — чего ещё желать молодым… Зачем столько вопросов?
Что сделала Танюшка — я толком не уловил, но араб, широко открыв рот и умоляюще выкатив глаза, сел под стеночку, а моя амазонка повернулась ко мне. У неё были печальные глаза, хотя она улыбалась:
— Ну что, Олег? Остаёмся?
Я прикрыл глаза. Не знаю, откуда, но откуда-то пришло уверенное знание: мы и правда можем сейчас войти в эту квартиру и остаться в ней жить. В этом странном, шумном, суетливом мире никто не обратит на нас внимания — похоже, тут никому ни до кого нет дела, и это — самое лучшее для нас, что можно придумать. Может быть, через полгода наши соседи по площадке сообразят, что рядом с ними кто-то живёт… Разве мы не заслужили этого? Сколько нашей крови — моей, да и Танюшкиной! — впитала земля того мира? Сколько пало наших друзей?!.
…— Ты, слышишь? — я пихнул араба, симулировавшего сердечный приступ, ногой. — А где наши товарищи?
— Ой! — встрепенулась Танюшка. — Точно!
Араб открыл один глаз и искательно заулыбался:
— Но… но они тут ни при чём!.. Это — вам, это ваша заслуга… а они — там…
Я поднял глаза от его носа, блестящего капельками пота. И встретился вновь взглядом со взглядом Танюшки. Печальным был взгляд. И понимающим…
Там ведь почти не осталось тех, кто действительно был нашими друзьями, с кем вместе мы росли, с кем начинали — чужие люди, если подумать… Сейчас можно войти в эту квартиру, всё-таки можно. Я включу телевизор, мы переоденемся и пойдём на кухню — вместе готовить что-нибудь вкусное. Я был уверен, что там есть и телевизор, и шкафы с одеждой, и полный продуктов холодильник на светлой, чистой кухне…
Но это были просто мысли. Красивые, которыми можно побаловаться, как игрушками.
Вот только играть-то нам уже поздно. Выросли мы. Сильно выросли…
— Вот что, — сказала Танюшка. — Нам надо обратно. Правда, Олег?
Я кивнул. И ощутил огромное, резкое облегчение. А у араба глаза полезли на лоб, рот открылся, и он несколько раз глотнул:
— Вы… — голос его превратился в тонкий писк, он прокашлялся и начал снова: — Вы что, не понимаете?! Это один шанс, другого не будет! Откажетесь сейчас — и всё! Навсегда! До смерти! Понимаете! До… ай!