Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
— Погоди-погоди! — перебила его Инга. — Ни о каком таком Лейбе Бронштейне я не слышала! Что за неизвестная фигура?
— Ну как же! — добродушно засмеялся Ростик. — Лейба Бронштейн — он же Лев Давидович Троцкий, замоченный в сороковом году товарищем Меркадером. В Мексике. Естественно, по приказу товарища Джугашвили. Естественно, семнадцатый год заканчивается бегством всех более или менее умных людей за кордон. Вот и вся история.
Инга подошла к аквариуму, щелкнула пальцем по плексигласу, посмотрела на реакцию рыбок.
— Ты по жизни пессимист или от нехватки материнской любви? ...Ой, извини, кажется, я что-то не
— Ничего, — махнул рукой Каманин, — мать здесь ни причем. Ты про Карлсона читала?
— Читала, — ответила она, — хотя не совсем понятно, причем здесь этот летающий гой.
— Сам-то он ни при чем. Просто по ходу чтения выясняешь, что у простой шведской семьи Свантесонов была квартира в пять комнат, помимо столовой и гостиной. Куфня, естественно, не в счет. И жили они в четырехэтажном доме, где был лифт. Ты видела когда-нибудь в хрущевке лифт? Или столовую в пятикомнатной квартире для обычной советской семьи? Не смотри так по сторонам! Мой батька принадлежит к элите общества вполне заслуженно! Иначе при соответствующем «ай-кью» он бы ютился в свинарнике для молодых специалистов.
— Ну ты и разошелся! — сказала девушка. — Я тоже читала Линдгрен, но на подобные мелочи внимания не обращала...
— Ничего себе, «мелочи»! — голосом великим возопил Ростислав. — Жизнь наша — цепь, а мелочи в ней — звенья!
— Нельзя звену не придавать значенья! — подтвердила Инга. — У меня папа был в Чехословакии. Там, говорит, по сравнению с нами, рай.
— Чем ближе к Западу, тем полоса отчуждения богаче, — подвел итог Каманин. — Итак, мадемуазель, видик будем смотреть? Денни де Вито и Арни Шварц — бесподобная парочка!
Свет настольной лампы освещал правую половину лица Инги Самохиной и делал ее еще прекраснее, чем днем. Популярно объясняя девушке начала тензорного исчисления, Ростислав невольно обратил внимание на игру света и тени, Однако молодые гормоны глушились без проблем — беспокойств по поводу своей несдержанности парень не испытывал.
— В тензорном исчислении изучаются величины особого рода — тензоры, которые описываются в каждой системе координат несколькими числами, причем закон преобразования этих чисел при переходе от одной системы координат к другой более сложен, чем у векторов, — терпеливо продолжал он, подавляя дурные мысли, — соответственно, тензор инерции — это своего рода матрица, которую...
— Все! — подняла руки вверх Инга. — Охотно верю, что ты можешь трепаться об этом целый вечер, но уже скоро восемь. Пора маленькой девочке и честь знать. Мне векторы укажут путь-дорогу...
— В «пятерку» или в синагогу! — подхватил Ростик. — Ты забыла, что мы еще пиццы не отведали?
Глава 9. Земля. 1992.
Иннокентий
— Добрый вечер! — поздоровался Кеша с публикой, заседавшей в актовом зале университета. — Мы благодарим вас за то, что не поленились прийти на презентацию нашего первого альбома «Мелодия разбитых сердец». Двенадцать песен о любви, верности, измене и ненависти — первая наша попытка заявить о себе на этом капустнике. Наша группа имеет название «Торнадо», и я сейчас назову вам ее состав. Итак: Виталий Васильев — бас-гитара!
Виталик зарядил пятнадцатисекундную вариацию из Вагнера, на что публика отреагировала весьма тепло.
— Игорь Сикорский — соло!
Гарик бодро повторил потуги Виталика двумя
— Андрей Стешинский — ударные!
Андрюха застучал свой любимый белогвардейский марш, под который к соседнему микрофону подошел Виталик и произнес в него:
— И Иннокентий Симонов — ритм-гитара и вокал!
Кеша развел руками, мол «прошу любить и жаловать», а затем врезал по струнам.
В пространстве без теней и света Летели две кометы. Одна была из чистого золота, Другая — облаком пепла. Летая меж звездных улиц, Они однажды столкнулись, Хоть обе уж были немолоды И видели небо и пекло.Программа, на удивление, шла хорошо. Не зря они тусуются вместе пятый год. Порван вместе не один километр струн, разбит вдребезги не один барабан и выжрано не менее железнодорожной цистерны пива — можно часок отыграть без накладок. Время летело незаметно, и вот уже Кеша заводит последний куплет финальной песни.
И опять во сне я вижу Реки, полные дерьма. Как себя я ненавижу, И за мной спешит чума. Как себя я ненавижу, И опять схожу с ума.Благодарная аудитория возмущенно заревела, когда парни попытались уйти со сцены, и им пришлось на «бис» исполнять кавер-версию «Accept» «Cold winter dreams». Только после этого соизволили отпустить. Кешка чувствовал себя ужасно: ноги ослабли от постоянного нервного напряжения; в голове все плыло. Он автоматически кивал на поздравления друзей и знакомых, почти не чувствовал одобрительных хлопков по спине и облегченно вздохнул, когда кто-то сунул ему в руку едва початую бутылку пива.
— Старик! — возбужденно закричал, оказавшись рядом с ним Виталик. — Вот это я понимаю, концерт! Андрюха едва не обкончался за ударными! Кстати, Оксана просила передать тебе записку... Извини, я забыл...
Выхватив у приятеля клочок бумаги, сложенный вчетверо, Симонов быстро развернул его и впился глазами в текст. «Прощай, мой толстый друг. Грузи апельсины бочками кому-нибудь другому. Успехов с „Торнадо“. Бывшая „твоя“, Ксюха».
Перед глазами поплыл розовый туман. Сколько уже можно! Нет! Нужно найти в себе силы раз и навсегда отказаться от женщин с их непредсказуемостью и поразительной способностью вонзать в спину нож в самое «подходящее» время! Иннокентий поднял глаза. Перед ним по-прежнему стоял Виталик.
— Спасибо, что перед выступлением не вручил мне это. Концерт был бы сорван.
Он допил пиво, а затем подошел к столу, налил себе фужер водки и выпил, совершенно не почувствовав вкуса. Машинально пожал протянутую руку и, сообразив, что с ним знакомятся, буркнул:
— Очень приятно! Извиняюсь, у меня сегодня не самое лучшее настроение...
— Это заметно невооруженным глазом! — раздался сверху рокочущий голос. Иннокентий поднял голову — над ним возвышался Ростислав Каманин. Личность известная как в университете, так и за его пределами.