Путь к себе. Отчим.
Шрифт:
Единственный человек, кому Тоня призналась в своем чувстве к Антону, была Галя.
Дина, та стала бы сразу критиковать Дробота, выискивать в нем недостатки. Дашкова прекрасно понимала, что многое, у Дины наносное, и напрасно она наговаривает на себя: «Я такая грешница, что на том свете буду копать ямы». Сейчас она до колик в сердце влюбилась в своего журналиста. Но Тоня боялась острого языка Дины.
Галчонок совсем другое дело. Слушал признания Тони, Галка жарко шептала: «Это настоящее. Ты поверь мне».
— А ты не стара для него?
Тоня нерешительно говорила: «Разница между нами в несколько месяцев».
И Галя успокаивала: «Ну, ничего, ничего. Это сгладится».
В субботний вечер Тоня и Антон отправились в Дом культуры профтехучилища, прихватив с собой и Гришу.
В двухэтажном старинном особняке, почти у самой реки, было всегда многолюдно и весело. Здесь работали кружки хореографии, вокала, художественного чтения.
Сначала они увлекались работой в киностудии «Экран». Тоня написала сценарий фильма «Приходите к нам» — об их училище. Антон монтировал, а Гриша был осветителем и, по совместительству, озвучивал картину. Объявились собственные режиссеры, операторы, ассистенты; опытные «киношники» читали лекции. Ребята сделали фильм для показа в своем кинозале.
Но вскоре у Антона, Гриши и Тони появилось новое увлечение — драмкружок «Ровесник», прозванный «драмгамом». Гама было действительно изрядно, а увлеченности — еще больше. Руководила кружком пожилая артистка-пенсионерка Розалия Семеновна, женщина в прошлом, вероятно, очень красивая. Еще и сейчас она была статна, осаниста, следила за собой, глаза в тонких лучиках морщин светились молодо. Своих питомцев Розалия Семеновна называла не иначе как детьми, и это их нисколько не раздражало — хорошо было иметь такую мать.
Она подкармливала их домашними пирожками, ватрушками. Сюда приходили, как домой. Любили и разлапистую вешалку, что вечно заваливалась, и белые плафоны на стенах, и глубокие кресла репетиционной.
В драмкружке вели свой коллективный дневник — в синей, видавшей виды обложке с какими-то таинственными, похожими на иероглифы, царапинами. В дневник этот каждый мог записать все, что ему хотелось.
В «драмгам» приходили и те, кто давно уже стали самостоятельными людьми; они забредали на огонек к «маме Розе».
Тоня с любопытством листала дневник. «Не обязательно стать нам артистами, — делилась своими мыслями какая-то Красная шапочка из ГПТУ-8, — но умение держать себя, владеть своими чувствами, голосом, походкой, прикосновение к искусству облагораживает душу…» «Вот хожу в „драмгам“ уже третий год, — признавался электромонтер Веня Трунов, — и чувствую — стал лучше…» «У нас в „драмгаме“ и весело, и серьезно, но Алик часто отвлекается: выходит из роли сам и выводит других», — сетовала некая Света. «И мне здесь хорошо.
…Нет, Хлыев не был таким уж отпетым, ничего не чувствующим, не понимающим и не желающим понимать человеком. Под влиянием доброго отношения к нему, в Котьке все же происходили некоторые сдвиги.
И «милиционерша» Ирина Федоровна, что нет-нет да заглядывала в штатской одежде в училище, и директор, за непреклонной требовательностью которого Хлыев улавливал искреннее участие в его судьбе, и мастер Голенков, человек справедливый, все значительнее входили в его жизнь и поворачивали ее по-новому.
Да и ребята стали относиться к Хлыеву — он безошибочно это чувствовал — лучше, хотя порой и давали «будьздоровую баньку».
В первые месяцы в училище Котька хорохорился, разыгрывая выпивоху, бывалого «проходчика» по женской части, пытался блатняцкими повадками и жаргоном набить себе цену, но скоро это надоело и ему самому. Здесь было интересно, вся обстановка делала его кураж, попытки предстать «прожженным», — нелепыми, и будучи человеком неглупым, он стал постепенно менять линию поведения, образ жизни.
Случай с Тоней потряс его. Котька не думал тогда о насилии. Эта девчонка, готовая с таким бесстрашием защитить свою честь, вызвала в нем невольное неосознанное преклонение.
Когда же и ребята, и мастер, и Середа так участливо отнеслись к его матери, Хлыев поверил, что ничего лучше училища для себя не найдет. Надо дорожить найденным, иначе выпихнут его отсюда и тогда действительно хана.
Сегодня они знакомились с пьесой «А зори здесь тихие». Антону предстояло играть роль старшины Баскова, Тоне — Лизы Бричкиной.
Гриша опять-таки специализировался на освещении.
К концу декабря ритм жизни в училище стал особенно напряженным. Старшие монтажники-«дембели» сдали экзамены по «Основам правоведения», курсу «Труд и экономика», эстетике; учащиеся группы Голенкова получили в ДОСААФе водительские права. Всем училищем отвечали на послание космонавта и писали в ЦК ВЛКСМ о желании выпускников поехать на БАМ. В клубе прошла встреча с полным кавалером орденов Славы — он работал на их базовом заводе слесарем.
Этот неприметный на вид человек (оказалось, фронтовой товарищ мастера Голенкова) рассказывал, как в августе 1942 года под Сталинградом ему «с Петей» — это с их-то Петром Фирсовичем — удалась протащить оврагами, балками два орудия, заправляя, ремонтируя трактор в степи, где вокруг шныряли гитлеровцы. После этого рассказа монтажники стали поглядывать на своего «Петю» с еще большим уважением.
В декабре же был «Праздник первого изделия» и выставка «Умелые руки». Хлыев, получив от Петра Фирсовнча в подарок набор рабочего инструмента, ходил гордый.