Путь к себе
Шрифт:
«Своих забот через край, а тут еще я…» — подумала Фиса.
— И что же будем делать? — спросил Кравчук, все так же устало глядя на нее.
— Уехать мне надо, Елисей Назарыч, — сказала Фиса и вздохнула. — Со стыда я здесь пропаду. Очень стыдно мне…
— Мне тоже стыдно, — угрюмо произнес Кравчук. — Иначе не может и быть… На всех пятно положил… Ну, сейчас не об этом. Это я ему скажу.
— Ему?.. — Фиса горестно покачала головой. — Вы меня не успокаивайте, Елисей Назарыч, лучше всю правду знать.
Она чуть слышно произнесла эти зловещие слова и, произнося их, смотрела на Елисея Назаровича широко раскрытыми умоляющими глазами, как будто именно от него, от действий его именно в эту минуту зависела судьба ее несчастного мужа…
Кравчук, хмурясь, отвел глаза в сторону.
— Не запугивайте себя, такое крайнее наказание…
Кравчука перебила секретарь Тоня. Бесшумно открыв дверь, она быстро подошла к нему и сказала ему что-то вполголоса.
— Вы же видите, я занят! — с неудовольствием сказал Кравчук. — Пусть подождет!
— Из Государственного комитета! — возразила Тоня встревоженно.
На ее худеньком личике отразился почти священный ужас.
— Пусть подождет! — повторил Кравчук.
И, когда за Тоней закрылась дверь, продолжал:
— …такое крайнее наказание применяется к врагам нашего государства. К сознательным врагам. Высшая мера социальной защиты… Алексей Ломов не враг. Он сбился с пути… И понял, что сбился, хоть и поздно, но понял… Сам повинился. Сам!
— За то, что сам, я ему половину вины простила, — тихо сказала Фиса.
— Половину только?
— Как же все-то простить? Сын ведь у него…
Вздохнул и Кравчук.
— Да, сын…
Из приемной донесся шум голосов. Фиса встрепенулась.
— Задерживаю я вас…
— Сидите! — остановил ее Кравчук. — Вы с просьбой пришли или за советом?
— За советом… только, — Фиса потупилась, — любой совет просьбой обернется… Знаю, надо уезжать… а куда?..
— Знаете? — переспросил Кравчук. — А я не знаю. Непонятно мне это. Почему вам надо уезжать?
Фиса не сразу ответила:
— Знают нас здесь все.
— Это и хорошо, что знают. Знают хорошее. А в другом месте знать будут только плохое… Нельзя вам уезжать. Здесь свои.
— Елисей Назарыч! — возразила Фиса. — Как же я здесь с маленьким. Яслей нет, не отойти…
Кравчук снова нахмурился.
— К лету будут ясли… Он вам деньги-то посылал?
— Посылал.
— Помогут вам. Я скажу в постройкоме.
У Фисы жалко, по-бабьи, скривились губы.
— Сроду милостыней не жила…
— Не говорите глупостей! — рассердился Кравчук. — Это не милостыня. Это помощь! Помощь человеку, попавшему в беду. Попавшему не по своей вине.
Фиса утерла глаза ладонью.
— Если решите уезжать, — строго
— Я подумаю, Елисей Назарыч, — сказала Фиса.
Кравчук вместе с ней вышел в приемную.
Невысокий пожилой человек в длинных унтах, которые никак не гармонировали с его строгим костюмом и модным узким галстуком, встал им навстречу.
— К вам, товарищ Кравчук, труднее попасть, чем к министру, — сказал он, пряча раздражение за усмешкой.
— У министра круг обязанностей уже, Дмитрий Дмитрич, — ответил Кравчук, широко распахнул дверь в кабинет и пригласил: — Проходите, пожалуйста!
Потом обернулся к Фисе.
— И беду свою от людей не прячьте. Люди поймут.
Ветер заметно усилился, и запоздалая весенняя метель бушевала вовсю. Площадку перед зданием управления перемело сугробами. Ветер плясал по их верхушкам, и снега курились белым дымком.
Фиса, пока выбралась на дорогу, не раз проваливалась по колено и зачерпнула в валенки.
«А ему-то каково там?..» В ее глазах он был уже приговорен и заключен. И отрабатывал свою вину где-то там, в глубоких и холодных снегах…
Уже поднявшись на свою улицу, Фиса вспомнила, что пообещала Васильевне принести соли.
«Совсем беспамятная стала!..» — укорила она себя и повернула обратно, навстречу ветру.
В ларьке, по привычке именуемом магазином, не было никого из покупателей. Продавец, молодая женщина, которую в поселке звали «магазинной Клавкой», скучая от безделья, грела руки над выставленной на прилавок электроплиткой.
Фиса купила соли, потом вспомнила, чай весь вышел.
Клава подала ей красно-золотой кубик.
— Грузинский, высший сорт. Хорош чаек, без сахару пить можно!
Фиса вздохнула и попросила дать ей третьего сорта. Пришло время экономить на копейках.
Клава пожала плечами и выкинула на прилавок пачку в блекло-серой обертке.
И, конечно, Клава тоже спросила, скоро ли вернется хозяин.
— Не скоро… — ответила Фиса и, сама не зная почему, рассказала Клаве, с которой не так уж была и дружна, про свою беду.
Рассказала и сама подумала: «Зачем? Раззвонит по всему поселку…»
Клава пригорюнилась.
— Так вот и пропадают хорошие ребята… По своей дурости…
— Осиротил и нас и себя, — сказала Фиса.
— Суд был? — спросила Клава.
— Не было… Подумать боюсь…
— Теперь чего, бойся не бойся, — вздохнула Клава. — Думать надо, как перебиться до него. Как ни обернется дело, а не скоро придет.
— Я уж думала уехать отсюда, — сказала Фиса.
— Куда ехать-то? К родне?