Путь к себе
Шрифт:
Когда беляшей на противне заметно убыло, Анатолий спросил:
— Спят?
— Конечно! — удивилась Полина. — Больше часу, как уложила.
— Да, конечно, — согласился Анатолий и спросил неожиданно: — Ты Анфису давно видела?
Это было так неожиданно, что Полина, не успев удивиться, ответила машинально:
— Давно не видала.
И, только ответив, подумала: к чему это он спросил? О семействе Ломовых никогда у них разговора не было.
— Беда у них большая, — сказал Анатолий, — посадили
Полина вскинула на него глаза, ждала, что скажет дальше, но Анатолий молчал, уставясь в стол невидящим взглядом.
Наступившая тишина щемящим звоном отдалась в голове. Угрюмое молчание Анатолия встревожило и испугало Полину.
И как-то сразу она поняла, даже не поняла, а почувствовала, сколь зыбким, ненадежным было ее спокойное, уверенное в своей прочности счастье…
Не надо было ни о чем спрашивать его. Все понятно без слов. Беду Анфисы Ломовой воспринял он, как свою беду, потому что для него Анфиса Ломова была и оставалась Семицветовой Фисой… Теперь корит себя: женился со зла, связал себе руки…
Но тут же пристыдила себя: «Баба, баба и есть. Беда у человека, горе такое, а я…»
— За что его посадили?
— За золотом потянулся.
— За золотом!… — испуганно выдохнула Полина. — Он что, обезумел!.. Как же теперь Фиса одна с ребенком?..
— Плохо ей будет… — тихо, как бы про себя, произнес Анатолий.
— Это она тебе сказала?
Анатолий не заметил тревоги в ее голосе.
— Нет. Елисей Назарыч сказал.
Полина поняла: правду говорит, не был он у Фисы. Не пошел, потому что знал, жене больно будет… Теперь совесть корит: не решился на доброе дело… Он ведь добрый… Случись такая беда с кем другим, не с Фисой, первый бы побежал… А к Фисе не пошел…
Можно бы и торжествовать — какой женщине не лестна такая власть над мужем, — но и в Полинином сердце доброго было больше, чем алчного, и не отрадно ей стало, а горько.
«Как ты обо мне думаешь, Толя!..»
Но, к чести своей, поняла, что если кого и упрекать, так самое себя: не легко было бы услышать, что встретился он с Фисой.
И, наперекор себе, сказала:
— Надо было тебе зайти к ней, Толя. Очень ей тяжело сейчас.
Анатолий встал, обнял жену.
— Хорошая ты у меня, Полинка!
Конечно, хорошая, а только где-то там на самом донышке шевельнулось: не меня, ее обнимаешь…
А ночью обнимала и ласкала его, как после долгой разлуки. И Толя был очень ласков с ней… Утром, собирая мужу завтрак, Полина ждала: снова заговорит о Фисе. Но Анатолий ничего не сказал. И сама Полина не стала возвращаться к вчерашнему разговору.
А когда Анатолий ушел на работу, Полина села у окна, и, попустившись хозяйственными хлопотами, задумалась.
Как теперь быть Фисе?.. Что она заработает?.. После Лешкиных-то тысяч… Да ничего не заработает, мальчонку куда девать?..
Полина
И Фису было жалко… А себя разве не жалко?.. Своя-то жизнь тоже одна. И хорошо заладилась. Как же такую жизнь не поберечь?.. От кого поберечь-то? Неужели Фиса такая?.. Она честная, совестливая. За чужим руку не протянет… И Толя такой же… От кого же оберегать-то? От кого напасти ждать?.. Только от самой себя. Разве хватит сил по самому краю ходить и не оступиться? Ходить рядом с бедой и виду не подать. Чтобы по сердцу кошки скребли, а слова говорить ласковые…
Нет, такая ноша невмоготу!..
Но еще не один раз за весь длинный день возвращалась мыслями к Фисе. И от всей души, по-женски, жалела ее.
Вечером Анатолий сказал Полине:
— Помочь ей надо. Клава мне сейчас в магазине сказала: она уж копейки считает, видать последние. Сходила бы ты к ней, Поля… Может, без куска сидят?..
«Теперь только о ней! — вспыхнула Полина. — Голову бы оторвать этому Лешке! Озолотить свою Фиску захотел, а мне расхлебывать!»
Чуть было не возразила: «Так уж без куска!» Но удержалась. Еще подумает, жадность заела.
Согласилась вполне спокойно:
— Конечно, надо помочь.
Анатолий обрадовался.
— Верно, сходи, Поля!
Рассердилась: «Так вот сейчас брошу все и побегу по сугробам!»
И сказала с усмешкой:
— А самому боязно?.. Иди сам!
Глава восемнадцатая
ПРИХОДИ, ХОТЬ НЕ ЧАСТО, ТОЛЯ…
На этой улочке Анатолий Груздев не бывал с тех пор, как поселился тут Алексей Ломов с молодой женой.
Анатолий не задавался вопросом, чей покой он оберегает: ее или свой? Понимал и знал — так надо, так лучше.
Были и у него минуты малодушия, когда тянуло хоть мимо пройти. Может быть, наудачу, на счастье, выйдет на голубое крылечко, — хоть издали взглянуть.
Но воли себе не давал. Особо строго стал следить за собой с тех пор, как Алексей уехал на золотые прииски и Фиса осталась одна. И так приучил себя к мысли, что и думать ему о Фисе не годится, что теперь, когда уже надо было пойти, не мог сразу решиться.