Путь к себе
Шрифт:
— А бабы пристанские на что? — снова вставил Роман.
— Баба, она баба и есть. Себе наберет, ну сколь-нибудь на базар вынесет, стаканами продаст. А тут не стаканами, бочками заготовлять надо!.. В лесу озера. Карась знаешь какой! Положишь на сковороду, хвост за бортом висит. Сколь добра пропадает!.. Про грибы уже не говорю. Их здесь и брать-то не умеют. А гриба тут…
— Все! — решительно оборвал Роман. — Уговорил! Делаю разворот, пристаем к берегу. Тебя с Алексеем наряжаю карасей ловить, порты у тебя широкие. А мы с Варюшей в лес, по грибы,
Для виду Алексей тоже посмеялся. Хотя шутка была ему неприятна.
И Степан Корнеич, которого только что слушал он с интересом, показался ему просто-напросто одержимым никчемной старческой болтливостью. Не дослушав рассказ об изобилии грибов на острове, Алексей вышел на палубу. Разгуляться на ней негде: пять шагов вперед, пять шагов назад… Так и мотался, как заводной…
Злиться, конечно, можно сколько влезет, но все-таки самое верное для него: вернуться домой к Фисе и Толику… А для Варьки самое лучшее выйти замуж за Романа.
Но только представил себе Романа обнимающим прильнувшую к нему Варьку, потемнело в глазах и такая злая тоска взяла, что хоть сейчас за борт…
И вовсе кстати — как есть ко времени! — на барже ударили в колокол. Варька просигналила сбор на обед.
Роман крикнул напарнику:
— Переведи на самый малый и езжай обедать. — Потом сказал Алексею: — Василий пусть глушит мотор и пусть оба едут.
— Поезжай сам, — возразил Алексей, — я посижу за штурвалом.
Роман энергично крутанул головой:
— Не положено! — И окликнул напарника: — Гриш! Привези мне чего-нибудь укусить.
Гриша поскреб рыжую щетину на впалых щеках и предложил Роману:
— Ехал бы да пообедал.
— Долго я вас буду упрашивать? — притворно рассердился Роман. — А ну отчаливайте! А то щи прокиснут, пока вы доедете.
— Да в эту лодку впятером и не сядешь, — усомнился Гриша.
— Э-э, милок — успокоил его Степан Корнеич. — Это лодка ленская, подъемная. Она и больше подымет.
Когда все уселись на палубе вокруг длинного ящика, заменявшего стол, Варька, разливая похлебку по мискам, спросила:
— А Роман где?
Алексей пристально посмотрел на нее. Варька не отвела глаз.
Степан Корнеич пояснил:
— Сказал, деньгами получать буду. Видать, тебя робеет, Варюха.
— Видали мы таких робких, — сказала Варька.
После сытного обеда уселись на солнышке, привалясь спинами к стенке каюты, и перекурили. Степан Корнеич не дал поблаженствовать, заторопил: скоро горловина, всем быть по местам.
— Надо обед послать мотористу, — сказал Алексей, зайдя в каюту к Варьке.
— Ты опять на катер? — вместо ответа спросила Варька.
— Я начальник каравана. Мое место там, — резко ответил Алексей.
Варька недобро сузила глаза.
— Понятно! — сказала она, и ноздри ее ладного короткого носа нервно вздрогнули. — Нет у меня посуды по катерам рассылать. Сам приедет, не переломится.
«Договорились!..» — хлестнула Алексея догадка. И такое зло взяло: водят
Круто повернулся. Чуть не бегом к борту и не спустился, а спрыгнул в лодку. Хорошо, устойчива ленская посудина.
— Полегче, милок! Этак и днище проломить запросто, — укоризненно заметил Степан Корнеич.
Алексей ничего не ответил, сел в греби и рванул так, что стоявший на корме долговязый Семен, напарник Василия Вяткина, едва не вывалился из лодки.
— Весла сломаешь, начальник, — предостерег Василий Вяткин журчащим баском.
Несколькими ровными и сильными взмахами Алексей подогнал лодку к катеру Вяткина и, щеголяя умением управляться на воде, круто затабанив правым веслом, подвел ее кормой к борту, точно в том месте, где свисала маленькая железная стремянка.
Долговязый Семен первым проворно поднялся на катер, подал руку низенькому плотному Василию и рывком вытянул его наверх.
— Полный вперед, Сеня! — скомандовал Василий.
И тут же лодку догнал ровный гул ритмично заработавшего мотора.
«Хорошие катера выделил Григорий Маркович», — подумал Алексей и дальше греб уже без злости, а просто играл силой, просившей выхода.
— Эх, Роман, Роман! — сказал Степан Корнеич, поднявшись на палубу катера. — Каким борщом нас Варюха потчевала! У своей старухи отродясь такого не едал.
— Он не прогадал, Степан Корнеич, — возразил Гриша, достал из котомки объемистую кастрюлю и подал Роману. — Она ему одной свинины набуровила. Глянь, ложка стоит.
Алексей только головой покрутил: «Ну, Варька! Ну, Варька!.. А я опять дурак…» Когда проходили Кангаласскую горловину, Алексей, задрав голову, смотрел на сдавившие реку темные скалы и снова думал о великой стройке, которой неминуемо быть здесь.
Доживу! Года мои еще не ушли. Такую построить — и помирать можно. Есть чего перед смертью вспомнить… До смерти далеко. Всю жизнь еще прожить надо… Об этом думать… Как ее прожить?.. Пока что неладно живешь, Алексей Ломов… Пора за ум браться.
И опять нелегкие путаные мысли рвали душу в клочья…
Варька перемыла посуду, отчистила золой до блеска большую артельную кастрюлю, постирала белье свое и Лешино, накалила чугунный утюжок и погладила белье. Вспомнила, что, перебирая чулки, заметила дырочку на пятке, разыскала драный чулок и заштопала. Долго раздумывала, что еще надо сделать, и наконец поняла: никакой работой не спрячешься от давно уже одолевающих мыслей.
И когда поняла, то испугалась.
Давно уже отвыкла она прятаться от себя. Была подсознательно уверена в своем бесстрашии и, тоже подсознательно, гордилась этим. Давно уже твердо положила себе за правило: не обманывать себя. Все ничтожное и жалкое, дурное и преступное в жизни человека начинается с того, что человек пытается обмануть самого себя. Очень часто это удается. И в ее жизни было такое. Но чем слаще сон, тем горше пробуждение. Все это она испытала, через это прошла…