Путь к Софии
Шрифт:
— Оставь нас в покое наконец, Витторио! — сказала сердито консульша.
— Нет, не оставлю! Ни за что! Сами меня приманили... Вы у меня в долгу. И сейчас мы будем петь!
— О мадонна! — сказала со вздохом маркиза, но Неда, которая не сводила с них глаз, видела, что сегодня она устала от игры Сесиль и готова согласиться с мужем.
— Вот они, вот настоящие ноты! — воскликнул Позитано, схватив первую попавшуюся ему под руку тетрадь и листая ее. — Фальконьери, Скарлатти, Качини, Якобо Антони Перти. Это ваши любимые песни, дорогая Неда! Давайте петь вместе!
Да, это действительно ее любимые песни! Песни, которым сестра Анжелика
— Позвольте мне немножко послушать, — сказала она.
Позитано раскрыл тетрадь наугад.
— Вот!.. Эмануэло, д'Асторга!.. Мой старый друг, сочинявший песни полтора века тому назад. Начнем? Три-четыре!..
И Витторио запел, не дожидаясь вступления, так что жене пришлось пропустить целых три строчки:
Vo cercando in queste valli La belt`a, che m’innamora…[24]Голос у него был несильным и недостаточно гибким для бельканто, но пел он выразительно, с чувством, отдаваясь во власть мелодии и слов.
Неда не смотрела на него, потому что его комические жесты мешали ей слушать, и незаметно песня ее захватила. Сначала она не вслушивалась в слова, она их знала. Но когда он запел эту строфу, Неда невольно прониклась значением слов. «И я иду, — говорила она себе. — И я ищу...»
Dove il sol pi`u del costume Splendera con maggior lume, Dir'o ch’ella ivi dimora…[25]Эти слова, казалось, раскрывали ее тайну. Но она не краснела, не стыдилась. Неужели эти стремления не вечны в ее душе? Неужели она перестала искать ту долину, где блестит ярче всего солнце?
Маркиз кончил петь и отвесил театральный поклон; синьора Джузеппина взяла последний аккорд и вслушалась в замирающие звуки; Сесиль захлопала в ладоши.
— Как хорошо, как хорошо!
Неда не шелохнулась.
— Ну что? — спросил маркиз, повернувшись к Неде, немного удивленный и задетый ее молчанием.
— Пойте, — прошептала она, — пойте еще...
— О! Вы взволнованы? На глазах слезы?
— Я потрясена, — сказала она и поднялась с кресла.
Да, она была потрясена, но не его пением, а тем, что происходило в ней самой.
Он опять полистал ноты, нашел еще одну песню.
— А вот Вивальди! Начнем?
Неда кивнула.
— Вначале потише, Беппина! И ты, стрекоза, пой с нами! Одну мелодию... Три-четыре!
Они все запели, даже синьора Джузеппина. Скоро голоса их зазвучали согласно, слились и потекли в одной томительной мелодии. Неда уже овладела собой. «Как невероятно, как странно, — думала она, в то время как ее нежный голос терялся в общем хоре. — Да, странно, — повторяла она про себя... — Но как верно!»
Un certo non so che mi giunge e passa il cor, E pur dolor no 'e E pur dolor no e…[26]И дальше прозвучал стих, который ее испугал.
Se questo fosse amor?..[27]«Я
Но после того, как консул проводил их до фаэтона и она опять осталась наедине со своими мыслями, ей вдруг стало стыдно за свою ложь. Зачем она солгала? Глаза ее следили за снежинками, которые снова стали падать. Снег, чистый и белый. Пока не начнет таять...
Глава 26
Когда они расставались и Андреа сказал «прощай», а Неда ответила ему «до свидания», казалось, каждый вложил в прощальные слова какое-то значение. Весь день Андреа думал только о ней и, сидя у окна в кофейне хаджи Данчо, поджидал ее возвращения. Она приехала уже под вечер в фаэтоне вместе с женихом, веселая, оживленная, может быть, все позабывшая. Он поклонился ей издали, словно говоря: «Ну вот! Как будто ничего и не было!» Она ответила сдержанным кивком и отвернулась, продолжая разговор с Леге. Андреа спросил себя с насмешкой: «А разве действительно что-то было?» Он не смог ответить и почувствовал себя униженным. Сунув по привычке руки в карманы, он пошел домой.
Андреа был прав. Неда про него забыла. В бараке она была смущена, у Позитано — глубоко взволнованна, по дороге из одного консульства в другое — пристыжена и недовольна собой, и, наконец, пришла в полное смятение от всего пережитого, когда встретивший их Леге настоял, чтобы она осталась с ними обедать. За столом, когда заговорили о новых главах книги, которую писал Леге, она успокоилась.
Как во всей работе «О нравах населения Оттоманской империи», которую Неда хорошо знала, так и в последних главах, которые он прочитал, сразу же чувствовался добросовестный исследователь, старавшийся не только все видеть, но и размышлять об окружавшей его жизни. Его проницательность и гуманная философия, всегда воодушевлявшая Неду, ощущались на каждой странице.
В фаэтоне она и провожавший ее Леге опять заговорили о новых главах его книги. Неда высказала свое откровенное мнение — восторженное и вместе с тем критическое.
Она так увлеклась, что ответила на поклон Андреа рассеянно (а ему показалось, что сдержанно) и продолжала говорить с консулом. Но в следующее же мгновение она опомнилась и слова застряли у нее в горле. Все до последней мелочи встало перед ее глазами. И пережитые волнения, стыд и страх предательски отразились на ее лице. Леге, почувствовав в ней перемену, с удивлением на нее посмотрел.
— Что с вами?
— Ничего. Впрочем...
У нее мелькнула спасительная догадка... Может быть, Андреа дожидался ее ради тех сведений, которые она не принесла ему утром? «Да, да! — ухватилась она за эту возможность. — Он решил, что я уже все узнала... В сущности, я и собиралась это сделать, именно поэтому я сказала ему “до свидания”... Он так меня и понял и теперь ждет», — лихорадочно соображала она, в то время как Леге не сводил с нее удивленных глаз.
— О чем вы задумались, дорогая? — продолжал настаивать Леге.