Путь к Софии
Шрифт:
Она встала. Опять подошла к окну. Отворила его. У соседей по-прежнему было темно. И во дворе ни души. Она уже хотела уйти, но вдруг как раз напротив тоже открылось окно и в нем обрисовалась мужская фигура. Красный огонек папиросы описал в воздухе дугу, поднялся к лицу.
— Вот и снова увиделись! — долетел до нее голос.
— Андреа! — тихо позвала она.
Но тотчас же внизу скрипнула дверь и раздались шаги. Кто-то выходил из дома.
— Ты что-то сказала? — спросил Андреа, так далеко высунувшись из окна, словно собирался выскочить.
— Важные новости, — прошептала она.
Отсюда
— Говори, говори же!
Она заколебалась, а затем, приложив руки воронкой ко рту, тихо сказала:
— Выйди к задней калитке!
— Не слышу. Повтори!
— Выйди к старому колодцу!
Рукой с папиросой он сделал знак, что понял. Неда закрыла окно, в смятении огляделась вокруг и бросилась вниз по лестнице. Но тут же столкнулась с Филиппом.
— А, это ты! Ну, что нового? — спросил он.
Неда недовольно отметила, что он зол. «Значит, Маргарет ушла с турком!» — мелькнуло у нее в голове, но прежнего сочувствия к брату у нее уже не было.
— Ты куда это так поздно?
— Никуда. Я погуляю во дворе.
— Сумасшедшая. В такой холод!
— Да, — сказала она тихонько и рассмеялась. — А может быть, я и правда сумасшедшая!..
Андреа кинулся вниз по темной лестнице, споткнулся, пробежал по коридору, выскочил во двор и тут увидел Климента, закрывавшего за собой ворота. Луна выплыла из-за тучи, снег блестел; испуганная кошка метнулась в сторону и скрылась на заднем дворе.
— Пошли в дом. Я тебе кое-что расскажу.
— О нашем деле?
— Не совсем. Пойдем, узнаешь!
Андреа посмотрел на окна соседей. Неда, возможно, еще не успела выйти, подумал он и сказал:
— И у меня есть новость. Большая!
— Что такое? — встрепенулся Климент.
— Тот, кого сюда ждут, сам Сулейман-паша!
— Главнокомандующий? Ты уверен? От кого ты узнал?
Андреа немного помолчал, а потом ответил резко:
— Этого я не могу тебе сказать!
Климент удивленно вгляделся в лицо брата. В лунном свете оно казалось совсем белым, только черные глаза жарко горели и весь он излучал какое-то беспокойство и нетерпение.
— А насчет подкреплений тебе не удалось узнать? — спросил Климент.
— И подкрепления прибудут.
— Сколько дивизий?
— Я не мог узнать. Во всяком случае, большие подкрепления.
— Это действительно важная новость. Надо любой ценой передать им ее, Андреа! Слушай, мы сегодня же должны решить, как это сделать.
— Решать нечего, я уже выправил подорожную!
— Когда ты успел?
— Утром. Завтра уезжаю!
— Нечего торопиться! — сказал раздраженно Климент. — Пошли, в доме поговорим.
— Я же сказал: иди, я приду!
Андреа опять посмотрел на окна Задгорских. За гардиной мелькнул чей-то силуэт. Наверное, Филипп. А где она? Уже вышла?
— Да иди же, — сказал он еще раз брату и быстро повернул за угол дома.
Климент что-то сказал ему вслед — то ли спросил о чем-то, то ли выразил свое удивление, но Андреа его не слышал. Он перебежал через заснеженный двор к темной каменной ограде, к той калитке, которую давно уже никто не открывал. Откинул
— Я тебя позвала... было необходимо... ведь ты хотел... — зашептала Неда, чувствуя, что теряет силы от охватившего ее волнения.
Она подняла на него глаза, и он увидел в них луну, звезды, все небо. Андреа наклонился к ней. Обжег ее своим дыханием.
Она с трудом выговорила:
— Ты завтра уезжаешь. Так вот в дополнение...
Он вдруг ее обнял. Припал губами к ее губам, стал осыпать поцелуями. Она растерялась, попыталась высвободиться.
— Нет, нет, — шептала она, задыхаясь и отворачиваясь. — Как ты смеешь? Уходи! Зачем?
Но, обезумевший от страсти, он снова находил ее губы, сжимал до изнеможения в объятиях, пока она наконец не сдалась и не ответила на его поцелуи.
— Зачем... зачем ты это сделал? — спросила она чуть слышно, когда они, не разжимая рук, на минуту оторвались друг от друга.
В глазах ее блестели слезы. Она вся дрожала от холода, от стыда, от страха. И прижималась к нему, искала его тепла, забыв о том, зачем она здесь.
— Иди ко мне ближе, так тебе будет теплей! Дай я расстегну пальто, и ты согреешься, — сказал Андреа.
Она уже не отталкивала его и словно в забытьи покорялась ему.
— Зачем? — твердила она. — Зачем? Ты ведь знаешь, что я...
Он зажал ей поцелуем рот, но страдание, написанное на ее лице, напомнило ему, что она принадлежит другому, что он, Андреа, уезжает и еще многое другое. И, осознав, все это, он вдруг испугался.
— Но я тебя люблю, я люблю тебя... Давно тебя люблю!.. — повторял он как во сне.
Произнося эти слова, снова обнимая ее и целуя, он вдруг почувствовал стыд, ужасный стыд. Страсть, бросившая его к ней, вожделение, с которым он рассматривал ее в окне так, как привык рассматривать обнаженную Мериам, — это было мерзко, отвратительно. Как мог он поддаться этому? Сейчас все его существо наполнилось нежностью к ней, новое, не известное ему чувство сливалось с прежней тоской по чистой любви, захватывало, обновляло его... «Я люблю ее», — звенело у него в душе. Не выпуская ее из объятий, прижавшись щекой к ее щеке, он шептал ей слова любви, а перед нею вставал мир счастья, о котором она мечтала и которого так долго искала в любимых книгах. Теперь они оба жили в этом мире, забыв обо всем — даже о том, что они заставят страдать других и будут страдать сами.
— Одну тебя люблю. Поверь мне. В первый раз по-настоящему.
— О, Андреа, — промолвила она. И повторила: — О, Андреа!
Глава 27
Этот день был особенно тяжелым для Климента, и не только потому, что в больнице было много работы, а он не выспался из-за ночного визита к больной жене Амир-бея, но главным образом из-за мучительных нравственных пыток, которым его подверг Сен-Клер.
Внешне все выглядело как случайность. Даже как выражение доверия... Но так ли это было на самом деле?