Путь к своему королевству
Шрифт:
– Похоже, к нашим князьям посол явился – предположил юноша. – Знать бы отколь?
Тут один из княжеских гридей крикнул:
– Скажите князьям Владимирку Володарьевичу и Ярославу Владимирковичу, что к ним явился посол от киевского князя Изяслава Мстиславовича, боярин Петр Бориславович.
– Ух, ты! – удивился Богдан. – Что теперь будет?
А Агнесса тем временем не могла отвести взгляда от одного человека в окружении Петра Бориславовича.
«О, Боже! Это же Бруно!»
Заметив Агнессу, рыцарь из Эдессы покрылся холодным
«Святые угодники! Жива! Как это могло случиться? Пусть меня вздернут на кишках папы римского, если она не ведьма! Ей, видать, любая высота нипочем – прыгнула и полетела».
– Что с тобой, боярыня? – спросила Боянка у своей побледневшей госпожи.
Та хрипло прошептала:
– Вон тот темноликий… Он зарубил Любима Радковича…
– Ах, ты, Боже мой! – ужаснулась Боянка и, приглядевшись к Бруно, добавила: – А ведь я его прежде видала. Он – боярин, а вотчина его Дашево недалече от Радимичей, токмо на угорской стороне.
У Агнессы закружилась голова. Она, конечно же слышала об их с мужем соседе по ту сторону границы. Говорили, что он родом издалека и у него очень смуглая кожа. Говорили так же еще, что зовут его Брунашом, но Агнессе, конечно же, и в голову не приходило отождествлять Брунаша с рыцарем из Эдессы Бруно.
«В жизни случается то, о чем невозможно даже помыслить», – подумала она.
– Княгиня ждет, – напомнил ей Богдан.
Агнесса и Боянка последовали за ним. Челядинец привел обеих женщин в сени, где боярыня скинула шубу и шапку на руки Боянки и направилась в светлицу, где была Ольга Юрьевна. Переступив порог, Агнесса сразу почувствовала себя неуютно: уж слишком строго смотрела на гостью сидящая в резном деревянном кресле молодая княгиня.
Жена князя Ярослава была далеко не красавицей: широкие скулы делали ее лицо квадратным, свои и без того узкие глаза она постоянно щурила, а землистый цвет кожи ей не удавалось скрыть даже под толстым слоем белил. Зато наряд княгини – золотая диадема с филигранной работы колтами, алое шелковое покрывало, покрытый золотыми узорами парчовый навершник и золотая шейная гривна с большим рубином – поражал своей роскошью, не очень, по мнению Агнессы, уместной в обычной домашней обстановке.
Кроме Ольги Юрьевны, в светлице находились две юные дочери боярина Серослава Ждановича. Обе боярышни, оторвавшись от рукоделия, смотрели с любопытством на гостью.
Агнесса поклонилась.
– Явилась, значит, – сказала княгиня. – Ну, проходи, садись. А вы, – обратилась она к девицам, – ступайте вон.
Разочарованные боярышни покинули светлицу.
– Ты почто к Успению перестала ходить? – осведомилась Ольга.
– Я у Бориса и Глеба молюсь… Мне там больше по нраву… – смущенно пробормотала Агнесса.
– Не лги! – досадливо перебила ее княгиня. – Скажи как есть, что от мужа моего, князя Ярослава, хоронишься.
– Да, я не желаю встречаться с князем Ярославом, – призналась Агнесса.
– Что же, он тебе совсем не люб? – спросила Ольга с сомнением.
Гостья
– Полгода всего минуло, как я мужа любимого схоронила. Мне никто опосля него не люб.
– А ведь Любим Радкович, упокой его Господи был немолод, – все еще сомневалась княгиня.
– А для меня он был лучше всех молодых! – запальчиво воскликнула Агнесса.
Ольга кивнула.
– Помню я боярина Любима Радковича. Хорош он был – нечего сказать, не всякий юнец мог с ним сравниться. А ты и впрямь его любила, раз решилась отправиться за ним в края дальние, прежде неведомые. Токмо, как любовь не крепка, а со смертью ей конец наступает. Боярина больше нет, а ты еще молода и собой хороша. Неужто тебя взгляды мужские не соблазняют?
– Нет, токмо смущают, – покривила душой Агнесса.
– Покуда смущают, а потом и соблазнять начнут.
– Я завтра же покину Галич, – пообещала вдова, догадавшись, куда клонит жена князя Ярослава.
– Воротишься в Радимычи?
– Нет, там двор разорен. Буду жить с детишками в Перемышле, у моего деверя Бажена Радковича.
Княгиня покачала головой.
– А ты, я гляжу, не больно желаешь жить у деверя. Да, мало кому любо зависеть от родичей. Тебе еще повезло, что ты свекра не имеешь.
Нетрудно было догадаться, что жена князя Ярослава вспомнила собственного свекра, характер которого с годами портился. По Галичу ходили слухи о шумных ссорах Владимирка Володарьевича с сыном и о том, что галицкий князь в ярости может накричать не только на сноху, но даже на двухлетнего внука. Как любая хорошая мать, молодая галицкая княгиня никому не прощала обид, нанесенных ее дитяти.
Старый князь, очевидно, так надоел своей снохе, что, вспомнив о нем, она никак не могла успокоиться. Узкие черные глаза княгини Ольги вспыхнули, отчего ее широкоскулое лицо приобрело немного диковатое выражение.
Внезапно Агнесса поймала себя на мысли, что молодая княгиня ей кого-то напоминает.
А Ольга сказала уже без гнева:
– Хотя бывают и добрые свекры. Вон мой отец невестку свою лелеял и холил, пока мой брат Андрей по свету мотался.
– Андрей? – воскликнула Агнесса, вспомнив рыцаря, привлекшего ее внимание в Никее.
– А ты никак знавала моего брата? – удивилась Ольга.
– Не то, чтобы знавала, – ответила Агнесса и рассказала о своей встрече с князем Андреем, не упомянув при этом о Борисе.
Княгиня покачала головой.
– Вон оно как бывает. Тесен однако мир.
Рассказ гостьи произвел на нее благоприятное впечатление и, расчувствовавшись, она проговорила уже мягким голосом:
– Ладно, ты особливо не торопись. Можешь ехать не завтра, а дня через три.
Агнесса поклонилась.
– Спасибо за милость, княгиня.
– Ступай! – велела Ольга.
В сенях боярыня сообщила поджидавшей ее Боянке:
– Мы перебираемся в Перемышль.
Служанка понимающе кивнула.