Путь к своему королевству
Шрифт:
«Мне давно привычно ждать своего часа. Андроник больше радуется, чем я печалюсь».
Когда совет закончился, военачальники потянулись к выходу. Борис последовал было за ними, но император остановил его:
– Погоди! Я хочу с тобой потолковать.
Помолчав немного, он произнес с досадой:
– А ты был прав: архонт Галича – ненадежный союзник.
– Мне ли об этом не знать, – грустно усмехнулся Борис. – Я за то время, пока гостил у Владимирко Володарьевича понял, что на него нельзя положиться. Если он князю Юрию Суздальскому ни разу не изменял, то лишь из опасения остаться совсем одному, ибо прочие
– На сей раз тебе не стать королем, – продолжил Мануил. – Vae! Non omnia possumus omnes. 20 Придется подождать.
– Мне не привыкать – ждать, – буркнул Борис.
Он приготовился слушать слова утешения, но император вдруг поинтересовался:
– А правда, что Андроник Комнин пытается с тобой помириться?
– Он заговаривал со мной, а чего ему от меня было надо, я так и не понял.
Император поморщился.
– Андроник ничего не делает и не говорит просто так, но порой только бес может понять, чего он хочет. Признаться, у меня нет желания терпеть его при дворе, и я решил оставить нашего беспокойного родича на границе с Угорским королевством. Пусть Андроник командует лиметанеями 21 . А чтобы он опять не начал плести интриги, я приставлю к нему надежных людей.
20
Увы! Мы не всемогущи (лат.).
21
Лиметанеи – пограничные войска.
Борис про себя позлорадствовал. Мало того, что Андроника Комнина вновь отрывают от милой его сердцу придворной жизни и упекают в приграничную глушь, так еще и за каждым его шагом будут следить.
«По заслугам и честь».
А император задал следующий вопрос:
– Ты, говорят, с жупаном Стефаном сдружился?
– Не то, чтобы сдружился, а толкуем иногда.
– О чем же вы толкуете?
– Все больше о вере христианской. Стефан очень благочестив.
Мануил с сомнением покачал головой.
– Стефан-то благочестив, а вот в тебе я прежде не замечал такого благочестия, чтобы часами о вере говорить.
– Не я со Стефаном говорю, а он со мной, – уточнил Борис.
– И чего же ему от тебя надо? – настойчиво осведомился император.
Борис не знал, как он отнесется к притязаниям Немани на власть в Сербии, и, дабы не подвести жупана, сказал неопределенно:
– Да вроде бы ничего, а просто я ему кажусь подходящим собеседником. Между прочим, он уверял меня в том, что никогда не изменит василевсу.
Мануил нахмурился.
– А ты спрашивал его, хочет ли он мне изменить?
Борис мысленно обругал себя за неосторожность. Ведь он знал, каким подозрительным становится император, при любом упоминании об измене.
«Дурак я! Вот уж воистину: поспешишь обронить слово, а после каешься».
Надо было выходить из неприятного положения:
– Нет, я его об этом, конечно же, не спрашивал, да и вообще ничего у Стефана не выпытывал. Он по своей воле ругает угров, а греков называет защитником сербов.
Мануил удовлетворенно кивнул.
– Значит,
Выйдя от императора, Борис подумал:
«Уф! Выкрутился я, слава Богу! Впредь мне наука – при Мануиле надобно следить за каждым своим словом».
Он спустился во двор замка, где его ждал Лупо.
– Возвращаемся в Константинополь, мессир?
– Возвращаемся, Лупошка, – грустно усмехнулся Борис. – Я не буду королем, а тебе не станешь королевским слугой.
– Я слуга своего господина, кем бы он ни был, – отрезал Лупо.
Они немного прошлись по узкому не вымощенному двору, где пахло сыростью и во многих местах рос мох.
– Последние ночи я вижу один и тот же сон, – медленно заговорил Борис. – Снится мне широкий Днепр, и я стою на его берегу. Знаю, что на той стороне мое счастье, а добраться к нему не могу: лодки нет ни одной. Стою, гляжу с тоской, и вдруг другой берег сам начинает ко мне приближаться.
– И что на том берегу? – полюбопытствовал Лупо.
– Храмы русские, люди русские и… Агнесса.
– Снится то, по чему мессир тоскует.
– И что навсегда потеряно, – сказал Борис со вздохом.
Глава 6
Пир у киевского князя
После того, как был подписан мирный договор с галицким князем, Бруно повел свой отряд в Далмацию, где основные силы венгерского короля противостояли византийскому нашествию, а когда война закончилась, королева послала его с письмом к киевскому князю. Перед отъездом на Русь Бруно получил известие о смерти своей жены. Он нисколько не огорчился, так как не испытывал никаких чувств к женщине, благодаря которой ему удалось превратиться из нищего рыцаря в более ли менее состоятельного феодала. Конечно, она имела некоторые достоинства – приятную внешность и умение хозяйствовать, но был у нее и очень большой недостаток – ей так и не удалось забеременеть.
«Господь знает, что творит, – с удовлетворением подумал Бруно. – Как говорил мой отец, царство ему небесное: лучше быть холостым, чем иметь бесплодную жену».
В Киеве он был радушно принят Изяславом Мстиславовичем и определен на постой в роскошные хоромы одного из самых богатых и уважаемых в Киеве мужей, тысяцкого Улеба. А спустя день Бруно получил приглашение на княжеский пир.
Изяслав Мстиславович восседал во главе длинного, покрытого большой белой скатертью стола. Справа от киевского князя были сыновья Мстислав и Ярослав с женами, слева – брат Владимир Дорогобужский тоже с женой. Дальше расположились бояре, придворные и военачальники. Место Бруно оказалось в середине стола, и это обидело гордого рыцаря.
«Мог бы князь и поближе к себе посадить того, кто спас от гибели его сына».
На серебряных блюдах лежали различные кушанья: дичь, поросята, огромные рыбины, пироги. В глубоких серебряных мисках золотился свежий мед. Не было недостатка и в хмельных напитках, как в заморских винах, так и в любимой русскими медовухи. А вот из фруктов Бруно увидел одни яблоки.
«Здешняя земля дает мало плодов – не то, что моя родина», – с грустью подумал он.
Слух пирующих услаждали музыканты, которые играли на гуслях (напоминавших Бруно кифары) и различной величины дудках. Вокруг стола бегали, гримасничая, уродцы-шуты.