Путь мертвеца
Шрифт:
Несколько мелких лучей без труда достали и тех, кто пришел вместе со старцами. Их тела тоже лопались, взрывались, распадаясь на дымящиеся желтые куски: это были пордусы, искусственные люди из глины.
В конце концов Девлик был ослеплен сиянием, лившимся из собственной груди. Вдруг он начал задыхаться и непроизвольно схватился за горло, через которое не мог пройти воздух. Ему не приходило в голову, что мертвецу незачем дышать: пальцы, на которых уже почти не осталось плоти, неловко зацепили последние лоскутья гнилой кожи и оторвали ее, как трухлявую кору с пня. Тут же все тело колдуна охватил нестерпимый зуд. Он завыл, упал и начал кататься по земле, отчаянно колотя по ней конечностями и оставляя в измятой траве клочья одежды и плоти. Сквозь волны овладевшего им безумия Девлик слабо ужасался, представляя, как превращается в
Постепенно зуд стих, и вскоре Девлик смог спокойно лежать на спине, неподвижно глядя в небо. Век у него не было – так ему казалось. Тела тоже. Оставалось дождаться, когда не особо привередливая ворона согласиться склевать протухшие, гнилые мозги. Вот так конец! О нем можно было только мечтать.
Что-то теснило, давило ему грудь… Колдун судорожно дернулся, и вдруг вздохнул, набрав полные легкие прохладного, пахнущего травой и гарью воздуха. Его затрясло: сей же момент он заморгал, хлопая «несуществующими» веками и больно прикладываясь спиной к земле, полной острых мелких травинок. Кое-как справившись с собой, колдун застыл снова. Он боялся посмотреть на себя, боялся спугнуть это прекрасное, но наверняка обманчивое чувство. Ему грезилось, что он опять превратился в живого человека! Дышит, осязает, обоняет! Раскрыв глаза во всю их ширь, бывший мертвец смотрел в небо. Восточная его часть уже почернела, вершина небесного купола стала багрово-золотой, усеянной маленькими розово-серыми кучевыми облаками.
Рука колдуна медленно поползла по земле и коснулась бедра. Оно было теплым и упругим, покрытым прекрасной человеческой плотью – налитой жизненными соками, с гладкой кожей, такой приятной на ощупь, словно это было тело новорожденного младенца. Колдун провел ладонью по груди, ощущая, как мощно и ритмично двигаются ребра, как ровно стучит под ними сердце. Горло снова было на месте, а подбородок покрывала такая нежная кожа, словно там никогда не росла щетина. Наконец, пальцы нащупали волосы. Настоящие волосы, которых у Девлика не было с давних пор – вот уже много, много недель!
Он спокойно и легко улыбнулся, поднимая обе руки вверх, чтобы их обдувал тянущий с востока на запад ветерок. Солнце, воздух, небо, облака и весь остальной мир!! Они стали ничьими. Все это теперь досталось ему, Девлику!
В этот момент он застыл опять, прислушиваясь к себе. Девлик? Девлик… Слово, похожее на клацанье выходящего из ножен меча. Это имя не стало для него чужим, слишком многое оставалось в памяти, слишком многое с ним было пережито – если можно так говорить о мертвеце. Но это – не его имя. Отныне он снова Сорген, колдун, человек, хозяин собственной судьбы. Боги покинули этот мир, все до одного – мнимые и настоящие, законные и незаконные. Перворожденный свет, поселившись в груди мертвеца, преобразил его своим сиянием и снова превратил в живое существо. Он остался сам по себе, власть сильных мира сего перестала довлеть над ним. Умерев и воскреснув, он очистился, отбросил в прошлое те тяготы и грехи, которые были на нем. Что у него осталось? Прекрасное тело и малая частичка Перворожденного света, которая еще прячется глубоко внутри него. Ее не видно, но он знает, знает, что сердце Эйэе еще живо и бьется. Ведь мир до сих пор не рухнул и не слился с Хаосом! До тех пор, пока горит Перворожденный свет, неважно, в чьей груди.
Одним мощным, свободным и легким движением Сорген поднялся на ноги и оглядел себя с ног до головы. Тело было абсолютно обнажено: чуть смуглая кожа, которой нипочем вечерняя прохлада, крепкие мышцы, требующие работы. Он еще раз глубоко, с великим наслаждением вздохнул. Сами по себе на глазах выступили слезы. Он сделал это! Вернее, достиг, с помощью подарка Селенгура-Свидетеля. Достиг невозможного!
– Спасибо тебе, Перворожденный свет! Спасибо, Эйэе! – прошептал Сорген сквозь слезы.
Эпилог
В душной ночи, такой необычной для самого конца лета, выли волки, сбежавшиеся в тот год в Энгоард в большом количестве. Они не могли пропустить пира, устроенного для них людьми – столько мертвых тел валялось неприбранными на полях многочисленных сражений! После того, как пал ослепительный Делеобен и сгинул правивший тысячу лет ослепительный Бог-Облако – а вместе с ним Император и Черные Старцы – войны и не думали прекращаться. Словно стервятники, большие и маленькие
Часть Закатной провинции занимала армия Черных. Теракет Таце развалилась, но Йелле Вист, который присоединился к войскам уже после того, как все решилось, во время их отступления на запад, принял командование от вернувшегося в Тсулану Ргола. Армия остановилась, намереваясь поучаствовать в дележе Энгоарда.
Людская молва доносила также смутные слухи, что один из бывших командиров армии Черных, родом из южной Белоранны, во главе отряда испытанных бойцов сколотил собственное войско и захватил себе земли на северо-западе Энгоарда.
В деревеньке рядом с заброшенным замком Беорн жители каждую ночь с ужасом вслушивались в волчий вой. Часть мужчин ушла на войну, вступив в разные армии. Остались менее воинственные, те, кому привычная жизнь дороже мнимых приключений и наживы. Им приходилось терпеливо сносить набеги многочисленных заготовительных отрядов. Деревня находилась как раз между двумя большими лагерями: в одном стояла армия Барвека, в другом – Черный Йелле. Они не вели между собой боев, но и уходить не собирались. От такого соседства в крестьянских дворах почти не осталось живности и съестных припасов. В огородах росло только то, что еще совсем не вызрело – капуста, брюква и свекла. Даже траву с лугов скашивали и увозили на потребу солдатским коням… Крестьяне жили, в основном, рыбалкой и охотой, словно какие-то дикари, и с ужасом ждали грядущей зимы.
Хак, покинув отступающую армию Ргола, поселился у двоюродной тетки-старухи. Первое время он сильно переживал, но потом заботы заставили его перестать думать о прошлом. Зятя тетки прошлой весной загрызли какие-то залетные демоны, так что сестра Хака осталась вдовой – одна с пятью детьми. Вернувшийся братец оказался как нельзя кстати. Правда, поначалу он был скорее обузой, потому что за время своих путешествий совершенно забыл, как работать по хозяйству в деревне. Однако, с тех пор хозяйство это значительно сократилось. Главной заботой Хака стала добыча пищи в лесу и на реке, а уж это он умел, как следует. Прекрасный заговоренный арбалет – подарок сгинувшего Хозяина – помогал никогда не возвращаться домой пустым. Семья была сыта и довольна, а Хак, по большой своей доброте, угощал еще и всех соседей. Женщины, обделенные лаской ушедших на войну мужей, частенько зазывали его в гости, где Хак оставался до утра. Неосознанно он хотел отвлечься от тех снов, что снились ему, когда он спал один. Словно они с Хозяином снова путешествуют вдвоем по миру и он, Хак, отчаянно счастлив, потому что они едут к далекому прекрасному морю, на берегу которого ждут его родители. По утрам в таких случаях Хак просыпался с мокрым от слез лицом.
… То утро было росистым и туманным. Плотная белесая завеса укрывала деревню от лучей встающего солнца и посторонних звуков, погружая в нереальную, тягучую тишину. Даже редкие крики петухов казались далекими, глухими и слабыми. Хак проснулся, потому что собирался пойти на рыбалку, и вышел на двор. Кругом было серо: что творилось за забором, разглядеть было нельзя. Из тумана проглядывали только подгнивший бок сарая и пустая стайка, из которой до сих пор сильно воняло куриным пометом. Хак немного постоял, осторожно растирая больную руку, давным-давно, еще на далеком юге прокушенную гигантской змеей. Туман холодил, вгоняя привыкшее к теплу постели тело в дрожь. Хак поплотнее закутался в кафтан с меховой подбивкой и побрел к уборной. Сделав дело, он так же медленно вернулся к крыльцу, по пути раздумывая, идти за рыбой или снова лечь спать? Вдруг в промежутке между сараем и стеной дома, в серой туманной пелене сгустилась тень. По теперешним временам мало ли кто мог прятаться вот так, в укромных уголках, в предрассветных сумерках, когда все приличные люди спят. Грабитель, дезертир, а то и демон! Хак, заворчав почти по-собачьи, прянул к сеням, где стояли вилы и лежал на полке топор.