Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной
Шрифт:
ЧЕХОСЛОВАКИЯ
Братислава
В конце 1923 года я стал получать письма из Братиславы с просьбами об организации там прихода и о назначении священника. После некоторых поисков я остановил свой выбор на о. Сергии Четверикове.
В России о. Сергий был законоучителем в Крымском кадетском корпусе, а в эмиграции устроился в Сербии. В 1924 году он прислал мне прошение о переводе в Братиславу, где жил его сын. Желание его меня обрадовало. Я знал, что о. Сергий священник выдающийся, высокого пастырского настроения, аскетического монашеского духа и знаток русского монашества и старчества. Он хорошо изучил труды родоначальника движения (в XVIII веке) по обновлению православного монашества и основоположника старчества Паисия Величковского; побывал и в Нямецкой Лавре (в Румынии), где в свое время этот великий подвижник трудился [157] ; духовно был связан о. Сергий и с Оптиной Пустынью, был близко
157
О.С.Четвериков написал большой труд "Паисий Величковский".
Братислава, столица Словакии, город университетский, в котором проживает много русских студентов. О.Четвериков поставил приход отлично и Братиславой не ограничился, а стал простираться и далеко за ее пределы. В Словакии разбросано немало русских гнезд — семьи чехов-военнопленных, вернувшихся из России женатыми на русских. О.Четвериков развил широкую миссионерскую деятельность по всей Словакии, окормлял до десяти таких гнезд. Однако Братислава была не по нем: для него — мала. Он мог развернуться шире и влиять на больший круг людей. Скоро нашлось для него новое поприще.
Руководители "Христианского движения" умолили меня назначить о. Сергия настоятелем церкви "Движения". Я горячей просьбе уступил и выписал о. Сергия из Братиславы. Там — драма: жалобы, слезы, упреки… — я отнимаю любимого батюшку, я обижаю. Господь помог смягчить горечь: преемником о. Сергия я назначил иеромонаха о. Никона (Греве) [158] , который справился с трудной задачей — примирил со своей личностью паству, оплакивавшую его предшественника.
О.Никон с самоотверженностью отнесся к своему пастырскому долгу, отлично повел приход, уделяя особое внимание детям: школам, детским праздникам и проч. Продолжал он и линию миссионерской деятельности о. Четверикова. Он разъезжал по Словакии, навещая своих духовных детей. И в каких подчас тяжких условиях! В 20-градусные морозы по снежным равнинам в открытых санях, в плохонькой ряске… Бесчисленные панихиды на кладбищах, в морозные дни. Полное пренебрежение к своему здоровью, удобству, покою. И всюду службы, требы, духовное руководство, когда необходимо слово назидания, утешения или совета… Сердца приверженцев о. Четверикова смягчились, ко мне полетели благодарственные письма. Приход жил полной жизнью. К сожалению, и этого любимого пастыря пришлось от паствы оторвать. По смерти о. А.Ельчанинова я перевел о. Никона на его место в кафедральный храм в Париже. В случаях крепкой спаянности пастыря с паствою разрыв всегда болезнен. Опять начались слезы, протесты, волнения… И опять потребовалась некоторая борьба. Я принял свое решение, желая предназначить о. Никона к более высокому служению и учитывая состояние его здоровья. Работа в Братиславе была ему физически не по силам. Он себя не щадил, от постоянных служб на кладбищах, на холоду, у него стала развиваться болезнь горла, перевод в Париж мог быть спасением. Почти перед самым отъездом о. Никона прибыл из Карпатской Руси иеромонах Михаил (в миру Дмитрий, по профессии инженер). В г. Мукачево, епархиальном центре Карпатской Руси, он занимал место настоятеля кафедрального собора. Какие-то недоразумения заставили его уйти, и он приехал в Братиславу к своему другу о. Никону, у которого и поселился. О.Михаила я и назначил преемником о. Никона.
158
Бывший полковник лейб-гвардии Московского полка. Впоследствии (в 1946 г.) епископ.
О.Михаил тип монаха-аскета, монаха-мистика, миссионера. Все настоятели Братиславского прихода по своему духовному типу одинаковы: пламенная вера, мистический склад души, аскетические подвиги, ревностное, до самоотверженности, отношение к долгу. Из них наиболее склонен к мистической жизни о. Михаил.
Брно (Моравия)
Брно — большой университетский город. Русских студентов там множество. Здесь оказался священник — чех о. Ванек, прибившийся из России. На Волыни он окончил духовную семинарию, был настоятелем прихода близ Здолбунова: там поселились чешские колонисты. В Брно вокруг о. Ванека сгруппировались богомольцы, главным образом студенты и их родственники. Организовалась община текучая, студенческая по составу.
О.Ванек очень хороший батюшка, горячо преданный православию. Чистоту православия он блюдет строго и в отношении к церковной дисциплине не допускает послаблений или новшеств. Так, например, от участия в похоронах с музыкой, когда музыканты шествуют в процессии среди хоругвей, наигрывая печальные мотивы, он отказывается, считая это заимствованием у католиков.
БЕЛЬГИЯ
Льеж
Начало церковному объединению в Льеже положил о. Владимир Федоров, доблестный священник, связавший свою личную жизнь еще в Константинополе с судьбою детского приюта г-жи Кузьминой-Караваевой, основанного ею в 1918 году.
Г-жа
За 18 лет этот приют дал воспитание не одной сотне русских детей и многих поставил на ноги, вывел в люди. Из питомцев этого приюта есть уже инженеры, студенты, один учится в Богословском Институте, девочки выданы замуж и т. д.
Протоиерей Владимир Федоров, человек удивительного смирения и самоотвержения. Из любви к детям разделял с ними всю нерадостную их судьбу, вместе с ними голодал, терпел нужду, и никогда у него не было мысли покинуть приют и попросить себе более обеспеченного положения. Он отдал детям себя всецело, и, конечно, его духовное нравственно-воспитательное влияние на детей огромно. С самого начала он устроил при приюте храм и был бессменным его настоятелем. Редкой души человек, он имеет одну странную особенность — терпеть не может собак, и собаки это чувствуют. Нерасположение к собакам особенно усилилось после того, как однажды маленькие щенки начальницы, по недосмотру хозяйки, ворвались в церковь и произвели там бесчинство, вбежали в алтарь и, играя, разорвали церковную завесу… "Когда я вижу даму, которая нежно несет свою собачку на руках, мне хочется, — говорил он, — ударить палкой по собаке и по даме — и крикнуть: "Ласкайте детей, а не собак!"
По переезде приюта в Брюссель я назначил в Льеж (в 1926 г.) о. Дмитрия Троицкого (он был настоятелем Берлинской церкви в Тегеле). В те годы еще веял в Бельгии дух великого кардинала Мерсье. Католики дали нам дом, но весьма скоро от братской услуги ничего, кроме ее формальной стороны, не осталось. Ксендз Ducranne повел энергичную пропаганду, начались придирки, утеснения, — о. Троицкий, человек непокладистый, дал отпор, завязалась с патером борьба, и в конце концов нас из дома выселили… Пришлось искать для церкви новое помещение. Нашли его сначала в частной квартире, а потом в бывшей католической капелле, которую германцы во время оккупации превратили в конюшню. Католики считали ее оскверненной и передали городу, а муниципалитет отдал ее какому-то музыкальному обществу для спевок и занятий. Представители русской колонии вступили с этим обществом в переговоры и получили разрешение служить в капелле два раза в месяц всенощную (в одну из суббот) и обедню (в одно из воскресений). Если большой праздник бывал на неделе или требовал лишнего дня, приходилось рассчитывать на люоезность и обращаться с особым ходатайством.
Помещение капеллы было огромное, неуютное. Иконостаса не было. Для каждой службы надлежало церковь устраивать заново, а потом иконы и церковную утварь прятать в чуланчик под лестницей. О.Троицкий ничего не сделал, чтобы найти какой-нибудь исход из печального положения. У него обострились отношения с Приходским советом, начались дрязги, и я после Епархиального съезда решил отправить его в "Русский дом" в Sainte-Genevieve а на его место в Льеж поставил священника Сергия Синкевича. О.Синкевич окончил Одесскую семинарию, а потом был домашним учителем у помещика Сухомлинова. Так до старости он и прожил. В эмиграции ему захотелось вернуться на путь священства. Но дух пастырства из него уже выдохся; он утратил привычки, связанные со священством, как говорится, "не умел больше ступить", во всем сказывался мирской человек, чиновник, любивший светский образ жизни, — например, устроить чай, даже с картами, а приход был "между прочим". Церковная жизнь увядала. Ссоры в Приходском совете, дрязги, сплетни, затхлый дух… Службы в капелле отправлялись кое-как. Приход разваливался…
В 1931 году я заменил о. Синкевича молодым священником Валентом Роменским, окончившим Богословский Институт. Он женат на швейцарке из семьи протестантских миссионеров, подвизавшихся в Африке, она приняла православие. Благочестивая, прекрасная женщина. О.Валент отдал приходу всю свою молодую энергию. Человек умный, толковый, пламенный и предприимчивый, в семейной жизни обремененный тяжкими заботами, он ринулся самоотверженно в приходскую работу. Приход стал неузнаваем. О.Роменский не мог примириться со временным церковным помещением, с невозможностью совершать великопостные и праздничные службы и начал искать выхода из создавшегося положения. Он объединил прихожан, вокруг него они сдружились, общими усилиями достали у города помещение — запасные комнаты какого-то городского музея, — и через полтора года Льежский приход уже имел чудную церковку в два света, со стильным иконостасом (XVII в.), исполненным Обществом "Икона" по заказу какого-то анонимного жертвователя. Я приезжал па освящение. Церковь — имени святого Александра Невского и преподобного Серафима Саровского. Она одна из лучших в эмиграции. А десять лет не могла русская колония своей церковноприходской жизни наладить! О.Роменский оживил и воскресил приход. Он издает приходский листок — скромный ежемесячник, печатаемый на ротаторе, в котором находит отражение все, что прихожан волнует или интересует. Он организовал сестричество, отзываясь на сознанную некоторыми прихожанками потребность религиозного объединения. Устав, присланный мне на утверждение, я одобрил; составлен он умно.