Путь Никколо

Даннет Дороти

— А вам, разумеется, нужна прибыль, — отозвался мессер де Камулио. — Но почему вы не обратились напрямую к папе? С деньгами от столь богатых залежей он мог бы, наконец, начать крестовый поход и освободить фокейские рудники. Тогда мир будет наводнен дешевыми квасцами, и не останется никакой монополии.

Феликс вопросительно покосился на Николаса.

Тот улыбнулся.

— Я думал об этом. Но кто сказал, что крестовый поход освободит фокейские рудники? Да и будет ли вообще этот крестовый поход, в то время как Неаполь и Англия, Франция и Бургундия заняты внутренними распрями? Сперва надлежит покончить с войнами между христианами, прежде чем у турок появятся основания

опасаться папы.

— Но где же ваш христианский дух? — воскликнул мессер де Камулио. — Защищая венецианскую торговлю, вы защищаете турецкую торговлю.

— А кто этого не делает? — удивился Николас. — Запад нуждается в том, что продает ему Турция. Турция нуждается в торговле еще больше, и если не давить на нее слишком сильно, то она не станет больше воевать, опасаясь лишиться прежних доходов. Короли затевают войны, но торговцы, как вы понимаете, являются сторонниками вечного мира.

— Понимаю, — кивнул мессер де Камулио. — Но почему бы тогда не попросить денег напрямую у турков?

У Феликса отпала челюсть. Он заставил себя закрыть рот.

Николас пожал плечами:

— Разумеется, я мог бы сделать это, если бы представлял более крупную компанию. Я мог бы потребовать любую сумму за свое молчание. И вырвать любые уступки у кого угодно, включая даже изменение условий концессии. У меня такой власти нет. Но она есть у Венеции. Я не могу обратиться к туркам напрямую, но надеюсь, что Венеция сделает это за меня.

— Почему-то именно это я и предполагал, — сказал Проспер де Камулио. — Так, значит, в конечном итоге ваш замысел принесет пользу Венеции?

— Венеция владеет турецкой франшизой, — ответил Николас. — Этого я изменить не могу. Любые уступки в нашу пользу будут означать лишь то, что от нас она получит меньшую прибыль. Будет лишь справедливо, если упущенные деньги венецианцы дополучат с Турции. Вам это пойдет только на пользу, и моей компании тоже.

Тома Адорно потер подбородок.

— Верно. Вам повезло, мессер Никколо. Вы сумели сделать открытие, за которое вам заплатят многие из сильных мира сего. И будут продолжать платить еще хотя бы некоторое время. И я думаю, вы правы. Цена, которую христианская церковь заломит за свой товар, будет значительно превышать то, чего требуют от нас сегодня турки. Но тем временем, вам и Генуе квасцы будут продаваться по пониженной цене, и в конечном итоге, это пойдет во благо всем изготовителям тканей. Я ни в чем не могу придраться к вашим условиям. Однако мне хотелось бы узнать, как вы намерены обойти флорентийцев? Как только Медичи обнаружат все эти сделанные нам уступки, они задумаются над причинами этого. Не забудьте, они же банкиры самого папы. И если до их ушей дойдет слух о существовании новых залежей, они будут кричать об этом со всех колоколен.

— Об этом я думал, — отозвался Николас. — Но торговые уступки делаются по множеству причин. К примеру, сами Венеция и Флоренция постоянно ведут такие переговоры по поводу цен на итальянский шелк. Возможно, Флоренцию удастся убедить, что наши дешевые квасцы происходят из тех же источниках. В учетных книгах можно записать все, что угодно.

— О, да, вы правы, — подтвердил Тома Адорно. — Думаю, вам следует описать ваши условия во всех подробностях, дабы мы могли покончить со всем этим поскорее, прежде чем вы все же вознамеритесь внести в список своих фаворитов Лукку и Мантую. Затем мы пошлем за вашим покровителем, Катерино Цено. Полагаю, он близкий друг Алвизе Дуодо, который был капитаном венецианских галер? И родич Марко Цено, который в свое время также водил галеры во Фландрию?

— Господа, — почтительно поклонился Николас. —

Вы знаете его лучше, чем я.

Никто не упомянул, то ли потому, что не знали, то ли сочли не слишком важным, самый значительный элемент в истории мессера Катерино Цено из Венеции, — это происхождение его восхитительной супруги Виоланты. Также не заходила речь об этом и на следующее утро, когда состоялась оговоренная встреча и было подписано соглашение, принесшее кампании Шаретти богатство нынешнее и обещание еще больших доходов в будущем.

Проспер де Камулио назвал миланского банкира, который переведет платежи в Брюгге. Феликс, сидевший с воспаленными глазами после почти бессонной ночи, которую он проговорил, не переставая, подписал все, что необходимо, и поспешил сбежать, дабы излить лишнее напряжение на занятиях в Кастелло.

Много позже Николас присоединился к нему на тренировочном дворе. Разумеется: он же провел здесь несколько недель зимой. Вот почему его все вокруг приветствовали такими радостными криками и смехом, в особенности, когда он шутовски принялся изображать какие-то тренировочные выпады. Но тут же к нему подошел наставник и бросил ему меч, а затем топор и копье, а еще позже — усадил на лошадь и заставил скакать по кругу.

Как ни удивительно, Николас ни разу не упал. Феликс, кричавший на него вместе с остальными, понемногу сделался задумчив. Когда под конец ему самому было велено сесть в седло и скрестить копья с бывшим слугой, он взял в руки оружие, не чувствуя ни следа прежней злости, которая владела им во время того нелепого шутовского поединка в Брюгге. Да и сам поединок прошел совсем по-другому. Он старался изо всех сил, но на сей раз так и не смог выбить Николаса из седла, тогда как тот дважды лишил его равновесия. Но вот ему крикнули, что кто-то из Канцелярии зовет его, и Николас, распрощавшись с оружейником, ушел прочь.

Назад он не вернулся. Феликс предположил, что он занят приготовлениями к обратному пути. На сей раз они вернутся очень быстро, чтобы поскорее привезти матери отличные новости. Долговые расписки Медичи уже отправились в Брюгге с их гонцом. Денежные переводы венецианцев и генуэзцев также придут непосредственно в Брюгге. Раздевшись до пояса, Феликс перекусил под деревьями со своими новыми друзьями, затем, одевшись, также заглянул, когда его пригласили туда, в кабинет Чикко Симонетты в Аренго, после чего вернулся на постоялый двор.

Николас был там и сидел под навесом в саду вместе со своими охранниками. Феликс сразу опознал его по взрывам смеха. Когда Николас не откликнулся на его зов, то Феликс сам присоединился к ним и выпил эля, и обнаружил, что и сам рад посмеяться вволю. Гораздо позже, в их общей комнате, Феликс стянул с себя промокшую рубаху и постарался добиться ответов на свои вопросы.

Николас всегда отвечал ему.

— Я сказал нашим охранникам, чтобы они готовились выехать в Брюгге завтра, — заявил он. — Также я нанял еще людей для пущей безопасности. На всякий случай исполнил копии всех банковских бумаг. Но я хотел бы знать, не возражаешь ли ты отправиться обратно в одиночку?

С рубахой в руке, Феликс в ярости уставился на него.

— Но деньги ведь у тебя, — заметил Николас.

Он забыл про Женеву. Он забыл все свои подозрения.

— А ты куда направляешься? — поинтересовался Феликс.

— Я подумал, что кто-то должен отыскать Тоби и поблагодарить его. Ведь это он все устроил. Я надеялся отыскать его здесь. Мы перед ним в большом долгу, и я хотел убедиться, что с ним все в порядке.

— Тобиас? — изумился Феликс. — Но ведь он на другом конце страны, вместе с графом Урбино и Лионетто.