Путь отважных
Шрифт:
Встали рано — привычка. Все понимали, что сегодня предстоит день, полный неожиданностей. Может быть, радостей, а может быть, и тревог.
Часов с девяти стало пригревать солнце, и, хотя был конец сентября, день выдался не хуже летнего. И Коля Молчанов вместе со своим дружком Петей вышли на поляну, разделись и стали загорать.
— Может, Петь, пойдём искупнёмся? — предложил Николай.
— Холодно. Этак и застудиться недолго.
— Да мы только разок окунёмся, и всё.
— Холодно, — повторил Петя, — купаться уже нельзя.
Он был старше
— Что ж, мы так и будем целый день лежать? — спросил Коля, которому долго не сиделось на одном месте. И вдруг предложил: — Сходим в деревню. Посмотрим, как там дома. Может, и наши уже пришли. А то просидим здесь до тех пор, пока и война кончится.
Это предложение пришлось Петру по душе, и уже через несколько минут они шагали по направлению к селу.
Барановка была пуста. Тишина, царившая здесь, напомнила Коле сказку о сонном царстве, которую ещё маленьким слышал от бабушки.
Они зашли в избу к Молчановым. Ещё день назад эта изба была полна детских голосов, теперь она казалась погружённой в глубокий сон.
— А может, и уходить отсюда не стоило? — сказал Коля. — Вдруг немцы вообще пройдут стороной…
— Вот они! — испуганно шепнул Петька, стоящий у окна, торопливо приседая на корточки.
В Барановку входил батальон Крихера.
— Петька, бежим.
Но Пётр, казалось, не слушал друга и пристально разглядывал немцев. Коля почти силой оттащил его от окна. Они через окошко вылезли во двор и побежали к опушке леса.
«Если немцы нас заметят, — думал Коля, — то обязательно начнут стрелять».
Наверное, об этом же думал и Петя, но оба бежали во весь рост, не пригибаясь.
И вот уже первые деревья леса обступили их со всех сторон, а они всё бежали и бежали. Хотелось скорее предупредить остальных. Когда они наконец прибежали к лагерю, так запыхались, что первые несколько минут не могли сказать ни слова.
— Вы что, хлопцы, соревнование устроили? — пошутил Денис Прозоров.
— Дедушка Денис, — так и не отдышавшись, закричал Коля, — немцы в деревне!
— Немцы в деревне! Немцы в деревне! — через минуту разнеслось по всему лагерю.
Все понимали, что ушли недостаточно далеко от села и что немцы легко смогут найти их.
Люди с лихорадочной быстротой запрягали лошадей, укладывали вещи на подводы.
Коля побежал к стаду. Бычок деда Дениса пасся вместе с коровами и овцами. Стадо, как будто чуя опасность, заволновалось. А на бычка вдруг напала охота поиграть, и он всё время убегал от Николая.
Когда мальчик наконец привёл бычка к телегам, остальные колхозники уже переправлялись через Снов. На том берегу реки возвышался небольшой холм, за которым и скрылся обоз.
В тот момент, когда бычок вступил в речку, где-то позади телег раздался неожиданный залп. Один. Второй.
Бычок, испуганный выстрелами, резко рванул с места. Верёвка, которой были связаны телеги, не выдержала — лопнула.
Мария Петровна хотела было соскочить с повозки, но потом решила, что проще переправиться через
Но не успела мать добраться до противоположного берега, как рядом с Колиной телегой остановился взмыленный конь обер-лейтенанта Крихера. Офицер был вне себя. В последней бумаге, полученной им из штаба полка, значилось, что батальон Крихера должен двигаться через село Блешня к хутору Каменскому, где собирались все уцелевшие части дивизии. Но этого проклятого села Блешня на карте не было. Не было на ней и никакой дороги между Барановкой и Каменским. Стояли лишь закорючки, обозначающие топи и болота.
Крихер соскочил с лошади и вплотную подошёл к телеге.
— Встать! Давай! Давай! Будешь проводник, — закричал он по-русски Ирине Андреевне.
— Не могу, ноги не ходят. Три года уже. Больна.
— Ничего, — криво усмехнулся Крихер, — я имейть лекарство: пиф-паф!
Он не торопясь начал расстёгивать кобуру. Достав пистолет, капитан направил его на старуху, и Николаю показалось, что дуло пистолета коснулось головы бабушки.
— Ну, вставать! — крикнул офицер.
Глядя фашисту прямо в лицо, Ирина Андреевна повторила:
— Не могу! Понимаешь, ноги не ходят. — Она показала на ноги.
Уголок рта офицера стал подёргиваться, и Николай почувствовал: ещё минута, и курок будет спущен.
— Господин офицер, — отчаянно закричал Коля, — она правда больна!.. — И, боясь, что обер-лейтенант всё-таки спустит курок, Коля торопливо добавил: — Я буду проводник! Я покажу дорогу!
Офицер с минуту смотрел на мальчика оценивающим взглядом, потом спросил:
— Дорога на Каменский хутор знать?
— А как же! Конечно, знаю.
— Хорошо, очень хорошо. — Офицер был доволен. — Марш!
Он сказал что-то по-немецки здоровенному рыжему ефрейтору. Тот слез с лошади и зашагал рядом с Николаем.
Вызвавшись показать немцам дорогу, Коля думал только о спасении бабушки. А теперь, шагая впереди отряда рядом с рыжим ефрейтором, он никак не мог решить, что же делать дальше. Ясно было одно: вести немцев в Каменский хутор нельзя.
«Удеру! — думал он про себя. — Как стемнеет — удеру! А пока буду водить их по лесу. Лес большой, тут месяцами ходить можно. А удрать-то как? Этого рыжего, наверное, нарочно ко мне при ставили. Сейчас он на меня и не смотрит, а как стемнеет, глаз не оторвёт, а может, ещё и руки свяжет».
Коля осторожно обернулся и стал рассматривать отряд. Впереди тащился десяток подвод, на которых сидели солдаты. За ними на конях ехало еще человек двадцать. Остальные шагали по дороге. У многих в руках были свежесрубленные палки. Вот и рыжий ефрейтор на минуту отстал, а потом догнал Колю, помахивая увесистой дубинкой. Он погрозил ею мальчику и ребром ладони провёл себе по горлу.
Коля понял.
«Хочет сказать, что если дорогу не покажу, то мне капут. Как бы тебе самому капут не пришёл», — с неожиданной злостью подумал мальчик.