Путь странника
Шрифт:
Средь всхлипов, выдохов и стонов -
До самых слез слова затронут
Заупокойного канона.
А ты, душа, что обомлела,
И, как воробушек, прижалась?
Теперь одна, совсем без тела -
Такого мертвого - осталась.
Так неуютно, так печально
Душе, так одиноко в мире,
Но - слышишь - дудочкой прощальной
Раздалось пение Псалтири.
И, позабыв про ужас тленья,
Душа
Как к ней, под эти песнопенья,
Неслышно ангелы слетают.
* * *
Тонкий лучик сочится в прореху завешенной шторы
(Столько много пылинок на солнце блестит серебром!),
Позабытое всеми, глядит исподлобья, с укором,
Наклоненное зеркало, и отражаются в нем:
Этот солнечный лучик на старом ковре, половина
Шкафа старого с книгами, письменный стол у окна.
Сзади старого шкафа растянута сплошь паутина
(В отражении этого нет), да, еще тишина
Отражается в плоском овале циклопова ока...
Отраженье - живым, а вещам не важны зеркала.
Без подвижного, мягкого тела вещам одиноко;
Одиноко без плоти, которая их создала!
Но и плоти пугливой так страшно без Вечного Духа,
Нет, она не привыкла, не может одна вековать,
И тогда отверзается зренье иное, и слуха
Прежнего входы - в притворы свои - принимают Печать.
Деревянное ложе и крест в изголовье точеный...
Только белый, и только коричневый с зеленью цвет...
В этой комнате узкой, мой дух обитает спасенный;
Ничего, кроме духа в набеленной комнате нет.
Сорокоднев. (в память отца)
Спускался с одной стороны косогор,
С другой стороны поднимался бугор,
А рядом - кресты и могилы,
Молюсь среди них что есть силы.
Здесь, в этой кладбищенской, тихой земле,
Лежит твое тело во мраке и тле,
И день наступил сороковый,
И крепки у смерти оковы.
Я смерти дыхания тоже боюсь,
Но, страх пересилив, усердно молюсь,
Акафист о мертвом глаголю:
"Помянут будь, раб Анатолий..."
Читаю слова во спасенье души,
Бредущей по чащам загробной глуши:
"Что бури уже миновали,
И больше не будет печали.
Но только любовь остается сильна,
От мрака и злобы спасет нас она;
Страданья твоим не умножи,
Заступниче наш, Христе Боже!"
Закончив читать, я стою и молчу,
В могилку
Лишь ветер колышет печальный,
Названья венков погребальных...
На смерть матери.
Мы не встретимся больше, прощай!
Дай еще на тебя напоследок
поглядеть; о ненужных вещах
говорить мы не будем. Беседы
нам с тобою уже не вести,
И за все, если можешь, прости.
После этих событий пошли,
церемоний иных вереницы:
многих слов погребальных и лиц
хоровод над тобою кружится.
Может быть, ты похожа, но мать -
не могу в этом теле узнать.
На лицо наложила печать
смерть, как встарь надвигали забрало;
после - стали тебя поминать;
тела нет! только имя осталось.
Вспомнишь имя, и память тебя,
вызволяет из небытия.
Я теперь такой взрослый! Ну как
мне серьезным и взрослым не стать?!
Ведь из этого издалека,
ты не сможешь меня опекать.
Где теперь ты? В какой стороне?
Только вместе уже нам не...
Мы не встретимся? Радость сию,
знаю, многим дашь, Господи Боже!
Ей - на язвы пролью Литию,
и молитвой Тебя потревожу,
чтобы только, по смерти, опять,
мы друг друга смогли бы узнать.
* * *
Могильные плиты, надгробья вразброс,
Больших кипарисов аллея,
И, еле плетущийся, времени воз
Отсюда спешит поскорее.
Тут так хорошо, и всегда тишина,
Лишь листья на плиты слетают,
И там, в глубине, у могильного дна
Покой человек обретает.
Но только наступит неведомый час,
Как мертвые Господу внемлют:
"Вставайте, оттуда Я выведу вас
На Новую, лучшую Землю!"
Диалог умершего и ангела.
– Я себя не припомню; не знаю кто ты:
Мне посланник, вожатый иль друг мой?
Расстоянье - ничто, но сквозь время пласты,
Нам, не вечным, протиснуться трудно.
– С грозным временем этим суметь совладать
Могут слово людское и дело...
Что от Духа, то к Духу вернется опять,
Для могил - это бренное тело.
– Время слижет нас, слабых, с ладоней земли,
Бог - поглубже упрячет, до срока;
Наши кости занозами в почву вросли,
И глядят черепа одиноко.