Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
Шрифт:
Охранники вбежали в комнату и увидели стоявшего в углу ротмистра с пылающим, словно после пощечины, лицом.
Заикаясь, он испуганно пытался что-то объяснить:
– Он… почему… я буду жаловаться… арестовать его! – и бросился вслед за капитаном Рафом, но тот уже ушел.
Никто так и не узнал, получил ли Раф подпись с помощью пощечины или пригрозив оружием.
Тем временем капитан Раф шел по улице с таким жутким выражением лица, что от него шарахались люди. Вскочив на лошадь, он на бешеной скорости помчался по городу. Он не замечал ничего вокруг. Налитые
Раф вошел в кабинет полковника (таким бледным мы его никогда прежде не видели), отдал честь и вручил полковнику разрешение, подписанное квартирмейстером.
– Вы опять неважно себя чувствуете? Вам лучше отдохнуть, – сказал полковник.
– Благодарю, господин полковник, – тем же странным голосом, но только шепотом, ответил капитан.
Четко, но очень медленно он повернулся кругом и вышел из комнаты.
Его ординарец рассказал, что, вернувшись домой, Раф разделся, вылил два ковша ледяной воды на голову и вытер руки чистым полотенцем.
Затем сел за стол, взял лист бумаги и написал записку. После этого позвал ординарца, вручил ему записку и приказал немедленно доставить ее полковнику.
Перед уходом ординарец сказал:
– Господин капитан, я заполнил холодной водой несколько ведер. Они стоят за стенкой.
– Вода мне больше не понадобится, – ответил Раф.
Ординарец щелкнул каблуками и собрался выйти.
– Подожди, – окликнул его капитан. Он вытащил из кармана все деньги, около ста рублей, отдал их ординарцу и сказал: – Смотри не потеряй. И никому не отдавай.
– Хорошо, господин капитан.
Ординарец решил, что капитан отдал ему деньги на хранение.
Он доставил записку полковнику.
– Раф очень страдает? – спросил полковник ординарца, открывая конверт.
– Нет, господин полковник, он даже отказался от холодной воды.
Полковник принялся читать записку и вдруг закричал:
– За мной, быстро!
Несколько человек, в том числе и я, бросились за полковником. Когда мы вошли в комнату, капитан лежал на кровати, укрытый шинелью. Левая рука покоилась на сердце, а правая свешивалась с кровати. Револьвер лежал в изголовье. Небольшая черная дырка в самом центре виска, и ни капли крови. На столе мы нашли листок бумаги, на котором карандашом было написано: «Пожалуйста, сожгите все мои вещи».
Полковник показал нам записку, которую принес ординарец капитана. «Имею честь сообщить, что капитан Раф, третий эскадрон польских улан, умер в два часа во вторник, 1 декабря 1917 года, во внеслужебное время».
Глава 10
ВЕНСКИЙ СКРИПАЧ
На следующее утро я держал в руке требование с резолюцией, стоившей человеческой жизни, – лист бумаги, дающий право на получение нескольких тонн сена. Я должен был продолжить работу, начатую капитаном Рафом.
Весь вечер и большую часть ночи мы с корнетом Шмилем обсуждали самоубийство. Под утро я лег, но так и не смог заснуть. Зачем слепая судьба спасла Рафа, когда он был
Утром я поднялся с кровати в состоянии необыкновенного нервного возбуждения, которое обычно охватывает человека после бессонной ночи, и, как правило, уже к середине дня он начинает валиться с ног от усталости.
Полковник тоже, судя по всему, провел бессонную ночь. Он был бледнее обычного и очень немногословен. Полковник вручил мне подписанную квартирмейстером заявку, написав на ней название деревни. Я щелкнул каблуками и вышел из кабинета.
Разрешение на сено оттягивало руку, словно я держал не лист бумаги, а камень. Я должен был поехать в деревню и отобрать у крестьян то, что они ценили больше жизни, – сено, корм для их животных. Они могли заупрямиться и не отдать мне сено. Что им какой-то приказ? Но я должен был выполнить распоряжение полковника. Я должен был привезти сено любой ценой, даже ценой жизни, их или моей. Действуя, как действовал капитан Раф, получая резолюцию.
В другое время я с удовольствием выполнил бы подобное поручение, рассматривая его просто как приятную прогулку в деревню. Но в сложившейся ситуации надо было тщательно продумать линию поведения.
По пути в конюшню я встретил Шмиля.
– Задача не из простых, – поделился я с корнетом. – Крестьяне так просто не расстанутся с сеном. Похоже, придется нелегко.
– Я поеду с вами, – загорелся Шмиль.
Он был очень молод, а поход за сеном обещал неожиданные приключения. Он устал отдыхать и мечтал о наступлении, или походном марше, или какой-нибудь поездке. В общем, об активных действиях.
– Отец, у меня есть идея, – подстраиваясь под мой шаг, сказал Шмиль. – Давайте переоденемся. Я уже не помню, когда последний раз надевал парадную форму.
– Не говори глупости, Шмиль. – Я играл роль старшего, умудренного опытом офицера. – Вполне возможно, нам придется провести ночь конюшне. Или в свинарнике. Зачем, скажи на милость, надевать парадную форму?
– Почему бы и нет? Держу пари, мы найдем отличную чистую кровать и прекрасно выспимся. Причем кровать расстелит очаровательная молодая девушка. Ручаюсь, когда она увидит вас в парадной форме, то уложит в наимягчайшую постель, о какой вы не могли и мечтать.
– А как устроишься ты, молодой петушок?
– Меня это не волнует, – весело рассмеялся Шмиль. – Я буду иметь кровать, надену я парадный мундир или нет. Ну, отец, поехали. У нас уже бог знает сколько времени не было никаких поездок. И только одному Богу известно, когда еще появится такой шанс. Может, вообще никогда из-за всей этой ерунды, творящейся вокруг.
Я огляделся. Свежий снег, яркое солнце, белые березы и темно-зеленые сосны в снегу. Небо, высокое, голубое. Какая красота! А главное, веселые, сияющие глаза юноши, корнета Шмиля – романтика и фантазера.