Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
Шрифт:
– Господин полковник, разрешите отдать команду моему эскадрону?
– Если сможете, – пожал плечами полковник, – отдавайте.
Шмиль выхватил саблю из ножен и закричал звонким голосом:
– Второй эскадрон польских улан, стройся!
Это были первые слова, которые оказали такое же воздействие, как глоток свежего воздуха, как глоток холодной воды на умирающего от жажды. Уланы молниеносно выстроились вдоль стены справа от Шмиля. Его команда подала пример всем польским офицерам: они прокричали команды своим эскадронам.
Полк построился за несколько секунд.
– Сабли из ножен! – скомандовал полковник.
Как
– Полк, по трое налево! Вперед марш!
Чеканя шаг, звеня шпорами, полк: польских улан двинулся к выходу.
Нам надо было пройти через весь зал. Неожиданно я понял, что женщина замолчала. Мы шли в полной тишине под пристальным взглядом грозной толпы. Казалось, одно неверное движение, и обезумевшая толпа набросится на нас. Но каждый из нас понимал, что только собственное спокойствие и уверенность могут спасти нас. Мы прошли к выходу.
В дверях стоял капитан Бас. Он пришел в казарму один и не подходил к уланам во время митинга. Теперь ему не было места в полку.
Он бросил жребий и встал на сторону революции. Полк проходил мимо, и капитан Бас, с бледным, суровым лицом, пристально вглядывался в лица офицеров и уланов. Он ни разу не моргнул.
Когда мимо проходил его бывший эскадрон, лицо капитана исказила гримаса боли. Он стал по стойке «смирно» и медленно поднес руку к козырьку. Уланы шли, не замечая его. Капитан отдавал честь до тех пор, пока последний улан не покинул помещение.
Глава 9
«ВО ВНЕСЛУЖЕБНОЕ ВРЕМЯ»
В течение недели после того памятного митинга все, похоже, только и занимались парламентскими процедурами. Солдатский митинг, офицерский митинг, гражданский митинг, митинг полицейских, митинг кадетов. Нас приглашали на все митинги. В нашем полку тоже прошел митинг, на котором мы решали, что делать дальше. Порядка пятидесяти наших солдат перешли к радикалам. К радикалам примкнул и капитан Бас. Он вошел в Совет рабочих и солдатских депутатов. Остальные, порядка двухсот человек, остались при собственном мнении.
Мы не хотели иметь никакого отношения к изменениям, происходящим в России, и преследовали единственную цель: служить в своем полку ради восстановления Польского государства. Полковник, как любой поляк, всегда представлял свободную Польшу республикой. Когда-то Польша была одним из наиболее независимых государств в мире. В других странах существовало крепостничество и рабство, а в Польше, при имевшейся экономической зависимости, каждый человек политически был свободен.
Поэтому уланы никогда не испытывали к офицерам тех негативных чувств, которые испытывали русские солдаты к своим офицерам. Приказ номер один и все обещанные в нем свободы не внесли особых изменений в солдатскую жизнь. Наш полковник, как любой здравомыслящий человек, без всяких приказов вел себя демократично по отношению к подчиненным. Он был прирожденным воспитателем и мудро выстраивал отношения с уланами после потрясения, вызванного событиями последних дней. Полковник ни при каких обстоятельствах не сдавал своих позиций. В начавшемся хаосе наш небольшой полк оказался единственным воинским подразделением, сохранившим себя в прежнем виде.
Русская армия неожиданно превратилась в политическую силу. Быстро выяснилось, что она является руководящей силой.
Выяснилось, что комиссар рекомендовал солдатам посетить митинг, на котором два крыла социалистов на протяжении нескольких часов обсуждали схоластические вопросы социологии. Комиссар считал, что необходимо нести просвещение в массы – солдаты, по его мнению, были обязаны разбираться в политических и исторических вопросах. Он лихорадочно занялся просветительской работой в армии. Он был одним из многих ему подобных. Восемь миллионов солдат оказались под властью политических комиссаров.
Однако на самом деле никто не обладал реальной властью. Солдаты делали то, что им нравилось. И если офицер говорил: «Сегодня чистка винтовок», а комиссар: «Сегодня состоится собрание по теме „Капитализм в Соединенных Штатах“», то кое-кто из солдат шел на собрание, а остальные валялись на койках. Но никто не чистил винтовку.
В первые несколько дней я испытывал чувство потерянности. Не знал, куда идти, что делать, кого спрашивать и о чем. Я был молод, и любые серьезные изменения производили на меня сильное впечатление. Я испытывал некоторое возбуждение, но не отождествлял свою судьбу с происходящим. Впрочем, как многие другие.
Несчастный артиллерийский капитан, выступивший на первом митинге, бродил словно побитая собака. Его волновали исключительно лошади. Эти безумные дни вывели его из состояния душевного равновесия.
– Революция революцией, но лошади остаются лошадьми и не участвуют в революции, – твердил капитан.
Весь мир для него сконцентрировался в лошадях. Лошадь принадлежит государству, поэтому обязанность каждого гражданина состоит в том, чтобы лошадь всегда была чистой и здоровой. Лошади общественное богатство. Еще пару недель назад это был нормальный человек. Патриот, заботящийся о достоинстве России. Теперь им завладела навязчивая идея. Он думал только о состоянии лошадей.
Он бродил, как потерявшийся ребенок. Приказ номер один отменил отдание чести. Капитан шел по улице и встречал десятки солдат. Теперь каждый мог, когда ему вздумается, приходить и уходить. Улицы были заполнены гуляющими, болтающими, смеющимися, жующими, грызущими семечки солдатами. Некоторые нагло смотрели капитану в лицо, демонстративно засунув руки в карманы. Он делал вид, что не замечает наглецов. Если капитан ловил виноватые косые взгляды, то его рука инстинктивно тянулась к козырьку, но он тут же отдергивал руку, краснея и глупо улыбаясь.
Как-то капитан вошел в нашу казарму, и часовой, стоявший по стойке «смирно», отдал ему честь. Капитан застыл, словно не веря собственным глазам. Потом заглянул в конюшню. Медленно он прошел вдоль шеренги лошадей и занимавшихся их осмотром солдат, что-то бормоча дрожащими губами и покачивая головой.
Возможно, ему вспомнились времена, когда перед парадом, проводя осмотр лошадей, он надевал белые перчатки. Погладив лошадь, он осматривал руку. Если на белоснежной перчатке появлялось малейшее пятнышко, солдат получал неделю нарядов вне очереди. Правда, такие случаи встречались крайне редко: солдаты испытывали гордость за своих лошадей. А что теперь? В его батарее лошадям уже четыре дня не меняли подстилки.