Путь в Арьяварду

Кузьма Роман Олегович

Предосторожность эта оказалась лишней, а может, ничего не произошло именно благодаря ей. Так или иначе, мы приступили к раскопкам храма. Все мы, исключая жреца, против которого, казалось, бессильны были любые болезни, страдали от отморожений – у некоторых весьма значительные участки кожи и мяса почернели и пахли гнилью, что сулило самое наихудшее; тем не менее, никто почему-то не обращал внимания на ужасающие вещи, что по непонятной причине вдруг стали казаться несущественными затруднениями. Все мы страстно желали только одного: как можно скорее докопаться до драгоценной статуи. Когда жрец обходил нас, предлагая сделать по глотку «бодрящего», я, как и было условлено заранее, лишь притворился, что принял свою порцию; сам же, вытирая усы

рукавом, незаметно сплюнул её в мех шубы. Спайр и ещё два дружинника, Лафур и Орм, насколько я мог видеть, поступили точно так же.

Мы не могли работать наравне с теми, кто действительно пил зелье, поэтому Спайр, применив ряд уловок, потихоньку освободил нас от труда. Событие это недолго оставалось незамеченным, и даже возникла перебранка, однако авторитет Спайра всё ещё оставался на высоте, и недовольные поутихли. Тем не менее, тревожный звонок прозвучал, и источником его, несомненно, выступал тот, кого никто так и не решился упрекнуть ни в одной из смертей – изощрённый в чародействе и храмовых интригах жрец из Эреду. Сам он, разумеется, работать и не пытался; отстранившись от всех, этот коварный человек расположился в стороне и, казалось, погрузился в глубокие раздумья.

Наконец, был нащупан купол храма, и Спайр, схватив кирку, сам нанёс первых несколько ударов, а затем передал инструмент по кругу, словно то была чаша с благородным вином. Вскоре в перекрытии образовалась брешь, достаточная для того, чтобы внутрь смог пробраться человек. Воспользовавшись верёвкой с завязанными на ней узлами, мы все, тринадцать человек, один за другим спустились вниз. Последним этот путь проделал мужественный Спайр; несомненно, уже тогда он подозревал, что дело может закончиться побоищем, однако едва ли хоть кто-нибудь предвидел, насколько ужасные события ожидают нас впереди.

7

Статуя Огненноокого бога стояла там, где и говорил смуглокожий жрец из Эреду – в приделе, размещённом посреди ориентированной на север апсиды. Солнечный свет, лившийся из отверстия в потолке, пробитого нами, падал на неё, позволяя разглядеть творение древних мастеров во всём его великолепии. Возвышаясь над алтарём, статуя воздела обе, искусно вырезанные из слоновой кости, руки в странном, вызывающем трепет, жесте – сколь возвышенном, столь и кощунственном. Лицо бога, вполне человеческое, всё же не принадлежало ни к одной из известных мне или кому-либо из присутствовавших дорру рас. Черты лица, высокомерные и жестокие, были сведены в отталкивающей гримасе; пухлые, надменные губы сложились в загадочную, высокомерную усмешку, назвать которую презрительной – значит передать лишь малую толику сокрытых в ней эмоций, прикоснувшись к которым, я почувствовал, как мои внутренности сворачиваются в тугой комок.

Я замер, не в силах шелохнуться от сковавшего мои члены страха. Глаза мои постепенно привыкали к царившему здесь сумраку, и я смог получше разглядеть, что же играло роль престола. То были скелеты нескольких человек, или существ, похожих на людей, учитывая необычные размеры черепа и строение костяка. Заняв коленопреклонённую позу или и вовсе став на четвереньки, они составили своими скелетами то, что являлось – я был в этом уверен – местом, на котором некогда осуществлялись кровавые жертвоприношения.

Подлинно дьявольский характер культа, который здесь отправляли, подчёркивался врезавшейся мне в память деталью – творец, сознательно глумясь над покойниками, вставил им в глазницы драгоценные камни. Стоимость сапфиров, изумрудов и бриллиантов, пошедших на удовлетворение чьих-то извращённых прихотей, казалась просто неописуемой. Зубы, выбитые, возможно, во время пыток, заменили рубины, превратившие посмертные оскалы в отблёскивающие кровавым светом драгоценности.

Я долгое время не решался поднять свой взор, дабы присмотреться к единственному глазу Огненноокого бога. Наконец, сделав это, я не смог удержаться от изумлённого возгласа, в котором, к моему удивлению, совершенно

очевидно слышался страх. Я повидал немало на своём коротком веку, и полагал, что готов к любому зрелищу, однако на сей раз мне суждено было ошибиться. Казалось, глаз, представлявший собой округлый камень размером с голубиное яйцо, не таил ничего необычного: матово-чёрный, он переливался оттенками бордового и коричневого. Однако солнечный свет, отражаясь в нём, казалось, придавал камню необычайную глубину – и яркий, золотистый блеск, который тот излучал наружу, словно в нём была сокрыта невиданная космическая сила, походил на огненное, смертоносное излучение звёзд.

Я услышал, как жрец, что привёл нас в это место, громко, напевно произносит заклинания на каком-то причудливом языке, вероятно, очень древнем и ему самому не слишком хорошо понятном, так как он собирался с мыслями перед каждой фразой и произносил её очень тщательно. Слова, сопровождаемые быстрыми, энергичными движениями смуглых рук, вырывались из его рта, как из рупора – и, усиленные неким необъяснимым образом, ударяли в перепонки. Я посмотрел на жреца: его взгляд был полностью сосредоточен на статуе, и он, казалось, не замечал окружающих. Шапка сползла с его головы, обнажив наголо обритый лоб, на котором жёлтым огнём пылали неизвестные мне иероглифы.

Переведя взгляд со жреца на статую, я окончательно убедился в том, что он замыслил нечто преступное. Камень, ставший источником уже отчётливо различимого золотистого свечения, выглядел зловеще. Из суеверия, а может, просто из страха – думаю, это неважно, – я отступил, чтобы на меня не пал его свет. Впрочем, Спайр, Лафур и Орм, оказавшись в этом золотом круге, казалось, не испытывали никаких затруднений, и, упрекнув себя за короткий приступ малодушия, я шагнул вперёд. У меня возникло непреодолимое желание принудить нашего друга-жреца замолчать, и я бы неизбежно исполнил его, если бы не одно, совершенно неожиданное событие.

Восемь наших товарищей, пивших сегодня колдовское зелье, вели себя в высшей степени странно. Медленно, двигаясь, словно заводные куклы, они начали окружать жреца; распознав в этом манёвре попытку создать защитное боевое построение, я подал условный знак Спайру. Тот громко закричал, призывая к оружию, но лишь трое из нас ответили на его призыв. Восьмеро же, пребывая во власти могучих чар, явно готовились скрестить с нами клинки.

Мне не повезло, так как я находился ближе всего к жрецу, и мне пришлось сразиться сразу с тремя противниками. Впрочем, сразу было заметно, что управляемые злой волей колдуна, они двигаются неестественно и медлительно. Мы не брали с собой доспехов, и, отразив первый неуклюжий выпад, я неожиданно легко вонзил свой меч в грудь противника. Застонав, он расстался с жизнью, и в последний миг перед смертью – я уверен в этом, так как увидел потрясённый огонёк понимания в угасающем взгляде, – пришёл в сознание, успев понять, как мерзко его использовали.

С яростью, многократно усиленной возмущением такой подлостью, я бросился вперёд, пытаясь прорубиться к жрецу, но тот, снисходительно ухмыляясь, бросил против меня ещё двух наших вчерашних друзей, совершенно забывших о том, кто они. Под градом ударов я был вынужден отступить. Где-то справа раздался надсадный предсмертный хрип – краем глаза я уловил, как тяжело оседает на пол Орм, которому ударом топора разрубило ключицу и грудину.

Безумная, неописуемая схватка, разыгравшаяся под куполом древнего храма, должно быть, стала настоящей отрадой для зловещего бога, взиравшего на нас своим единственным глазом. Я парировал удары и наносил ответные, которые, к сожалению – о, как странно, но вместе с тем органично для сложившихся обстоятельств звучат эти слова! – ещё дважды оказались смертельными. Спайр убил двоих. Но и мы несли потери: Лафур, которого прижали к внушающему оторопь алтарю, рухнул под несколькими ударами, нанесёнными двумя противниками одновременно. Его тело, упавшее прямо на престол, залило его своей горячей кровью.