Путь в Дамаск
Шрифт:
Майкл снова, как сегодня утром, открыл дверцу машины для Райи. На сей раз она обошлась без комментариев, только улыбнулась, когда он подал ей руку, чтобы помочь выйти.
А Ларкин не улыбался. Стал таким серьезным, каким Майкл не видел его даже в ту ночь второго февраля, когда Ларкин убил его, расчленил и воскресил… Нет — поднял. Поднял из мертвых. Ратун собирался использовать один из своих дайнов, не самый опасный, не самый сложный, но имеющий — по его мнению — самые непредсказуемые последствия. Майкл-то знал, что никаких последствий не будет, знал, что любит Ларкина по-настоящему, как никого и никогда не любил, и никакие дайны этого не отменят, даже диазия
— Микель, — начал он мягко, — ты уже знаешь, что я должен сделать. Ты подготовился?
Майкл подавил естественный порыв закатить глаза и просто кивнул:
— Подготовился. Не беспокойся ты так, всё нормально будет.
— Ты станешь менее вежлив в отношении Райи, — напомнил Ларкин то, о чем Майкл за эти два месяца слышал не меньше дюжины раз, — менее почтителен в отношении меня и полностью утратишь остатки привязанности к Уильяму Сплиттеру. Это необходимо, чтобы ты…
Это необходимо, чтобы он не сомневался, передавая Занозу под контроль Ларкина, подставляя под огонь Райи. Дайн, ослабляющий эмоциональную связь, сложный в использовании, требующий подготовки. Ларкин предупреждал о том, что применит его, еще когда операция была спланирована в самых общих чертах, повторял предупреждения с регулярностью, достойной лучшего применения, и вот опять...
— Я помню, — нетерпеливо произнес Майкл. — Давай.
Он был готов. Он начал готовиться к применению этого дайна еще после первого упоминания о нем.
Ларкин взял его за руку, посмотрел в глаза, заговорил на латыни — красивой, чеканной, звонкой. Мало подходящей для заклинаний, по мнению Райи, но на неискушенный слух как будто именно для них и созданной.
И как только дайн начал действовать, как только Майкл понял, что может это сделать — может поступить так со своим ратуном — он зациклил его, сосредоточенного на чтении заклинания. Тут же переключился на Райю. Помнил, что в экстренной ситуации, а сейчас была именно такая, у него нет и пятнадцати секунд, поэтому очень спешил. Пробил ее сердце тонкой, длинной булавкой для шляп. Вонзил такую же в сердце Ларкина. Оба вампира остались стоять, парализованные, неподвижные, но с виду неотличимые от живых. Майкл был рад отсутствию свидетелей, но, как он и рассчитывал, со стороны они трое не вызывали никаких подозрений.
Он прислонил ратуна и сестру к машине, чтоб, все-таки, не упали. Лейкопластырем как следует закрепил булавочные головки.
Вот теперь свидетели точно были не нужны… Майкл прислушался, очень внимательно, убедился, что к ним не подъезжает ни один автомобиль, открыл багажник и аккуратно, со всем уважением, уложил туда Ларкина и Райю. Постарался устроить обоих поудобнее, хоть им и было без разницы.
— Я всё объясню, — пообещал он. — Я вас люблю, честное слово.
И закрыл багажник.
Объяснять ничего не понадобится, они сами поймут, почему он так поступил. Но сейчас надо было что-то сказать. Они же все слышат.
* * *
На языке Хасана «провести разведку и «осмотреться» означало комплекс мероприятий по обеспечению безопасности Занозы, в одиночку отправлявшегося в змеиное гнездо. То, что гнездо было библиотекой — что может быть скучнее и тише библиотеки? — усугубляло ситуацию и требовало
Заноза не сказал бы, что после смерти Майкла Турок стал больше внимания уделять сохранению его физической целостности, но что-то… немного изменилось. Вроде бы, осталось как раньше, а, вроде, и не совсем.
В новруз, который Хасан считал праздником языческим и вообще не праздником, а чистой бесовщиной, и который, тем не менее, отмечали все Слуги-мусульмане, Мухтар украл у кого-то большой пакет с чипсами, притащил в Северную гостиную и радостно носился там, мотая башкой, радуясь тому, как хрустит и шуршит упаковка. Когда пакет порвался и чипсы начали разлетаться во все стороны, счастье пса стало полным, и он от восторга разразился лаем таким громким, что Заноза с Хасаном оба примчались посмотреть, что происходит.
Убедились, что ничего сверх обычных разрушений, учиняемых Мухтаром в хорошем настроении и без присмотра и собрались уже возвращаться к празднующим, когда в гостиную въехал робот-пылесос. Его Франсуа отправил. Франсуа давно знал, что, если Мухтар чему-то громко радуется, без пылесоса не обойтись.
Робот прошмыгнул за спиной у Турка, и Заноза только глаза вытаращил, когда у Хасана в руках оказался пистолет.
Тихое, незлое слово, которое произнес Хасан, убирая оружие обратно в кобуру, и то поразило его меньше. Это при том, что в его присутствии Турок никогда не прибегал к нецензурщине.
— Ты-ы… — протянул Заноза, отказываясь поверить фактам без словесного подтверждения, — носишь дома оружие? Дома?
Он свои «гюрзы» убирал в сейф сразу по приходу. Дом — это дом. Здесь безопасно. Они всё для этого сделали.
Хасан на него посмотрел… он редко так смотрел. Словно бы с сожалением. Не в том смысле, что Заноза безнадежно туп, а Хасан с этим смирился и лишь иногда спрашивает Аллаха, за что наказан напарником-идиотом — так он как раз смотрел довольно часто. Нет, это был такой взгляд, как будто он собирается выбросить в мусор лимитную фигурку Бэтмена или отправить в печь все комиксы за последние полгода.
— Пойдем, — сказал Турок. — Посмотришь.
И Заноза посмотрел. В их доме, большом, удобном, красивом, безопасном доме оружие было повсюду. Хасан распределил тайники с дробовиками, автоматическими винтовками, пистолетами, запасом патронов в полном соответствии со всеми возможными схемами проникновения в дом вооруженных людей или нелюдей. В полном соответствии с тактическими схемами отступления, обороны или контратаки. Оружие — на двоих. Боеприпасы — на двоих. Он не рассчитывал на Слуг, которые дежурили в «Февральской луне» круглосуточно, а в праздники, как сегодня, вообще собирались все, кто был свободен от вахты. Полагался только на себя и Занозу.
Он разве что на случай ядерного удара ничего не подготовил. Но об этом как раз Заноза думал, еще когда планировал строительство «Февральской луны», поэтому дом большей частью был размещен внутри монолитной скалы. Хотя, конечно, с учетом здешней сейсмической обстановки, полагаться на прочность скал можно было не больше, чем на боеспособность Слуг. Ни скалы, ни Слуги никогда не подводили, но это лишь означает, что они никогда не оказывались в ситуациях, превосходящих их возможности.
Заноза понял, что начал рассуждать, как Хасан, и немного по этому поводу загордился, а немного расстроился. Он понял, о чем сожалел его Турок, и почему не показывал ему тайники с оружием раньше. Хасану нравились его иллюзии. Не все, но многие. «Мой дом — моя крепость» была одной из них, и с ней не хотелось расставаться.