Путь в Селембрис
Шрифт:
— Говоришь, говоришь ему, а он плевал на всё! — с досадой воскликнула завуч.
Лёня печально посмотрел на неё. Ничего нельзя объяснить, если не хочешь попасть в психушку. Так и молчал. Сегодня ночью он вернётся в мир Селембрис. Теперь только от него и Пафа зависит, вернётся ли Наташа Платонова домой. Раз она не вернулась утром, значит, что-то ей не позволяет.
Вавила отыскал его на перемене.
— Лён, скажи, — тут же пристал он. — Гондурас он кто?
— Придурок он великовозрастный. — мрачно отозвался Лён.
— Ну, это факт. — согласился кот. — Но всё
— Да тебе-то зачем?! Башка бритая, значит скин.
— Тогда я рэпер! — оживился кот. — Я буду слушать «Многоточие», "Первый квартал" и Эминэма.
— Какой же ты рэпер, Вавила?! — засмеялся Лён. — Где твои трубы? На что ты наденешь патрули? На лапы?
— Как же так?! — заволновался кот. — Мне уже значок подарили!
— Можешь быть готом. — успокоил его Лён. — Твой чёрный фрак как раз сойдёт.
— Не глуми меня! — огорчился кот. — С белыми-то носками? А какие у них значки?
— Это несущественно. — ответил Лён и вспомнил. — Вавила, что это за знак?
Он нарисовал трёхзубую вилку.
— По-моему, это либо анархисты, — ответил кот, — либо, дай подумать… В круге или без? Это птичья лапа.
— Без круга. — ответил в досаде Лён.
— Тогда это знак дракона. А что слушают панки?
Лён не стал слушать, что Вавила ещё скажет. Он спешил на английский. Навстречу ему бежала группа гномов. Поверх красных штанов они надели кожаные куртки с цепями и заклёпками. Поверх колпаков — чёрные повязки.
— Пиво — отрава, — кричали они хором, — не лезет с попсой! Неферы рулят! За панков мы — хой!
Знак дракона! Жёлтые глаза, вертикальные зрачки! В какую ловушку угодила Наташа? Девочка с волосами цвета зари. Принцесса-недотрога.
А он здесь сидит, в школе! Впрочем, суетиться нечего. Там, где его нет, время останавливается. Он вернётся в самый тот момент, когда надо будет просыпаться. Он живёт сразу двумя жизнями. Здесь, в тоскливой реальности ограниченного школой и домом пространства. И там, в Селембрис. В мире, где соседствует прекрасное и ужасное. Сказочное и чудовищное. Где нет никакой определённости. Где только три незыблемых ориентира: дружба, верность и любовь. Его друг может не сегодня-завтра вонзить ему в горло зубы, а он полагается на него больше, чем на Федюна, с которым рос с пелёнок.
Лён представил себе Бубно на поляне под дубом Фифендры, потом в замке Гонды. У Федюна было такое оборзелое выражение лица, что Косицын тихо засмеялся.
— Чему так радуешься? — спросила Маргуся. — На кокаинчик перешёл?
Вечером к ним позвонили. Ничего не подозревающая мама пошла открывать и вернулась с вытянутым лицом и круглыми глазами.
— Лёня, к тебе милиция. — проронила она.
— Вы понимаете, — терпеливо толковал участковый, — это пока неофициальное расследование. Ведь трёх дней после исчезновения девочки не прошло. Поэтому я пока по-хорошему прошу тебя: Леонид, скажи, что знаешь. Если мы её найдём до завтрашнего дня, то никакого дела и заводить не станут. А, если ты нам не посодействуешь, то сначала пойдёшь, как свидетель. А потом можешь пойти и как главный обвиняемый.
Мама заплакала.
— Лёня, скажи, что знаешь. — просила она. — Ты же понимаешь, что можешь всю жизнь себе испортить!
— Да
— Господи! — едва проронила мама.
— Не запирайся, Косицын. — всё ещё находил добрые слова милиционер. — У нас немалый опыт. Я тоже понимаю, чем тебя могли повязать. Мало, что ли, видел, как такие вот дурачки брали на себя всю вину. Шли на нары, как герои. И что потом? Рассказывать не хочется! Ты же не отморозок, Лёня! У тебя мама вон какая хорошая! Ты знаешь, как живут многие ребята? Вот кому дорога под мост! А у тебя всё ведь есть! Не покрывай подонков, Леонид!
— У вас есть что-то конкретное? — в ужасе спросила мама.
— Нет у меня ничего конкретного! — воскликнул в досаде участковый. — Девочка здесь новенькая. Сведений об окружении никаких! Только ваш оболтус и был с ней хорошо знаком! Сидят они на одной парте.
— Почему сразу оболтус?! — возмутилась мама, но как-то неубедительно.
— Ну, это я так, к слову. — уклонился милиционер. — Я пока не могу сказать про вашего ничего конкретно плохого.
— Пока? — проронил, наконец, Лёнька.
Милиционер с сожалением взглянул на него и обратился к маме.
— Вы понимаете, конечно. Это пока неофициальное расследование. — снова начал он.
— Я понимаю. — поспешно согласилась мама.
— Поэтому я хотел бы посмотреть комнату вашего сына. — продолжил участковый.
— Каким образом одно следует из другого? — поинтересовался подозреваемый.
Участковый глянул на него, уже не скрывая раздражения.
— На какой предмет? — убитым голосом спросила мама.
— На какой предмет? — теперь милиционер уже не скрывал досады и на неё. — На такой предмет! На предмет нижнего белья!
Лёнька изумился и посмотрел на участкового, как на сумасшедшего.
— Лёня… — пролепетала мама и в ужасе уставилась на сына.
Но тот уже пришёл в себя и, не в силах сдержать нервный смешок, проронил:
— Не надо мама. Ты слишком спешишь всему верить. Пусть ищет. Не мешай ему.
— Нет, уж. — уже иначе сказал мент. — Лучше поприсутствуйте. Чтобы потом не было обвинений в том, что я что-то там подбросил. Ещё раз напоминаю, расследование неофициальное.
— Тогда где понятые? — опомнилась мама.
— Гражданочка, — терпеливо повторил участковый, — какие понятые? Говорю же вам — неофициальное. Я пытаюсь спасти вашего сына от… Ну, в общем, пытаюсь.
Он действительно пытался. Лёнька видел это и всё прекрасно понимал. Он не злой, этот дяденька-милиционер. Не хам, не бездушный функционер. Он искрене хотел отыскать Наташу Платонову. Он надеялся найти её живой. Он уже себе представлял, что будет говорить её родителям, когда найдёт их дочь в каком-нибудь грязном подвале или чердаке в разорванной одежде и избитую. Или бледную и бесчувственную со следами уколов на руках. Или мёртвую под сухими листьями в лесополосе с чулком на шее. Он слишком много видел, этот милиционер, чтобы сохранять иллюзии в отношении подростковой среды. Поэтому Лёнька сдержался от колкостей, которые уже вертелись на языке, и молча открыл дверь в свою комнату, в царящий там бардак.