Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
– Сожалею, но на меня не рассчитывайте, – хрипло выдавил он и, отвесив низкий поклон, удалился.
Пришлось обходиться без Одиже. Впрочем, праздник, который мадам Моран устроила в своем особняке Ботрейи, удался на славу.
На него не погнушались явиться даже титулованные особы. Мадам Моран танцевала с Филиппом дю Плесси-Бельером, который был ослепителен в светло-голубом с сиреневым отливом костюме. На Анжелике было ярко-синее бархатное платье, обшитое золотым сутажом, и наряды партнеров чрезвычайно друг с другом гармонировали. Они были самой великолепной парой вечера. Анжелика удивилась,
– Сегодня вы больше не баронесса Унылое Платье, – сказал он.
Она ревниво сохранила в памяти эти слова как внезапно обретенную редкую драгоценность. Тайна ее происхождения делала их сообщниками. Он помнил бедную серую уточку, чья рука дрожала в руке красавца-кузена.
«Ну и дуреха же я была!» – подумала она, склонив голову и задумчиво улыбаясь далекой юности.
Едва Анжелика закончила обустройство дома, как на нее нахлынула тоска. Одиночество в по-королевски обставленных покоях ее угнетало. Особняк Ботрейи слишком много значил для нее. В особняке никто никогда не жил, но у нее было такое чувство, что он полон воспоминаний и состарился от долгой муки.
«Это воспоминания о том, что должно было быть», – размышляла Анжелика теплыми весенними вечерами, проводя долгие часы у окна или возле огня. Она забросила все привычные дела, ее словно мучила какая-то болезнь, которую она не могла распознать. Ее тело – тело молодой женщины – было одиноко, а сердце и душа ощущали чье-то незримое присутствие. Случалось, что она внезапно вскакивала с места и с канделябром в руке спускалась к входу, ожидая сама не зная чего…
Кто-то вошел?.. Нет, все было тихо. Дети спали в своей спальне под присмотром преданных служанок. Она возвратила им отцовский дом.
Анжелика укладывалась в великолепную постель и не могла согреться. Она прикасалась к своему молодому, упругому телу и грустно поглаживала нежную кожу. Ни один из живущих мужчин не сможет уже утолить ее желаний. Она всю жизнь будет одинока!
Та часть квартала Марэ, где находился особняк Ботрейи, изобиловала множеством средневековых руин, поскольку здесь некогда высился дворец Сен-Поль, при Карле VI и Карле VII служивший любимой резиденцией французских королей. Дворец предназначался для монархов и принцев, и вокруг него располагались жилые постройки, галереями соединявшиеся с дворами и садами. Там размещались птичники, конюшни и площадки для игр и турниров. Знатные вассалы строили свои дома в непосредственной близости к королю. Островерхие крыши и башенки их добротных особняков, точно таких как в Сансе или в Реймсе, вклинивались в рельефы новых зданий. Сплошь и рядом уцелевшие средневековые постройки, как языки пламени, взметали в небо свои покосившиеся силуэты, контрастируя с прекрасными фасадами зданий, которые проектировали Мансар и Перро.
В глубине сада у Анжелики все еще действовал старинный колодец, зубцами и ажурной резьбой напоминающий изделие какого-нибудь ювелира. Его окружали три круглые ступени, и если по ним подняться, то можно было присесть на край колодца и помечтать в свое удовольствие под кованым железным
Однажды теплым лунным вечером, когда Анжелика прогуливалась по саду, она увидела, как высокий седой старик черпает из колодца воду. Она узнала слугу, который приносил дрова и смотрел за свечами. Когда она въехала в особняк Ботрейи, старик уже там был. Это о нем принц Конде сказал, что он служил еще прежнему владельцу.
Анжелика редко заговаривала со стариком. Остальная прислуга называла его «дедушкой». Она поинтересовалась, как его зовут.
– Паскалу Аранжан, госпожа, к вашим услугам.
– По имени сразу можно догадаться, откуда ты родом. Ты ведь гасконец или беарнец?
– Я из Байонны, госпожа, словом, баск.
Она задумчиво провела языком по губам, размышляя, продолжать ли разговор.
Старик вытащил бадью из колодца, и вода брызнула на край, сверкнув в лунном свете.
– А это правда, что тот, кто построил этот особняк, был родом из Лангедока?
– Если точнее, он был родом из Тулузы.
– А как его звали?
Ей хотелось услышать имя, чтобы с горечью и нежностью узнать, что оно все еще живо в памяти старика, который, может статься, был приближен к хозяину и, наверное, его любил. Но старик быстро перекрестился и принялся испуганно оглядываться:
– Тише! Его имя нельзя произносить. Он проклят!
У Анжелики сердце облилось кровью.
– Так это правда? – спросила она, все еще продолжая играть роль. – Говорят, его сожгли как колдуна…
– Говорят…
Старик вдруг очень пристально на нее посмотрел. Его выцветшие глаза глядели вопросительно, словно он колебался, довериться ей или нет. И тут морщины на его лице внезапно сложились в злобную усмешку.
– Говорить-то говорят, но это неправда.
– Почему?
– На Гревской площади вместо него сожгли другого, мертвеца.
На этот раз сердце у Анжелики застучало в груди, как барабан.
– Откуда ты знаешь?
– А я его видел.
– Кого?
– Его… Пр'oклятого графа.
– Видел? Где?
– Здесь… Однажды ночью… в галерее, там, внизу… сам видел.
Анжелика вздохнула и устало закрыла глаза. Что за безумие искать надежду в бреднях старого слуги, которому почудился призрак! Дегре был прав, когда говорил, что о НЕМ нельзя не только говорить, но и думать.
Но старика Паскалу уже понесло.
– Это было в ночь после сожжения. Я спал во дворе, возле конюшни, и был один, потому что привратник тогда ушел. А я остался. А куда прикажете мне идти? Я услышал шум на галерее и узнал его шаги.
Его беззубый рот искривился в беззвучном смехе.
– Да как не узнать его походку?.. Шаги Великого Лангедокского Хромого! Я засветил фонарь и вошел в галерею. Шаги раздавались впереди меня, но я никого не видел, потому что там галерея поворачивала. Но когда я зашел за поворот, я его увидел! Он стоял, прислонившись к двери в часовню, и обернулся ко мне…
По телу Анжелики пробежала дрожь.
– Ты его узнал?
– Я его узнал, как собака узнает хозяина, но лица его я не видел. На нем была маска… Маска из черненой стали… И тут он вдруг ушел в стену, и больше я его не видел.