Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
– Она их получит за свои деньги.
– Нет! – повторила Анжелика, топнув ногой.
Филипп обернулся к ней, и на его лице отразилось глубочайшее изумление.
– Вы не хотите, чтобы я делал детей собственной жене?
– Речь не об этом, Филипп. Я не хочу, чтобы она стала вашей женой, и все тут.
– А почему бы ей и не стать моей женой?
У Анжелики вырвался тяжелый вздох:
– О Филипп, вы же бываете в салоне у Нинон, и я не могу понять, неужели вы не усвоили элементарных правил беседы? Этими вашими «почему» и удивленными гримасами вы доводите собеседников
– А может, они и есть дураки, – отозвался Филипп, слегка улыбнувшись.
При виде этой улыбки Анжелику, которую так и подмывало его как следует стукнуть, вдруг охватила нежность. Он улыбался… Почему он так редко улыбается? И ей показалось, что только она одна сможет его понять и заставить улыбаться.
«Дурак», – говорили о нем одни. «Настоящая скотина», – говорили другие. А Нинон де Ланкло сказала: «Если знаешь его хорошо, то понимаешь, что он вовсе не так хорош, как казался поначалу. Но если узнать его поближе, то поймешь, что он гораздо лучше, чем казался. Это аристократ до мозга костей… Он принадлежит только королю и самому себе».
«И мне… мне он тоже принадлежит», – подумала Анжелика.
В ней начало закипать бешенство. Чем же его пронять и вывести из состояния полного безразличия? Запахом пороха? Ну ладно же! Хочет войны – будет ему война. Нервно оттолкнув Хризантему, которая покусывала кисточки на манто, она постаралась совладать с раздражением и весело заметила:
– Если дело только в том, чтобы поправить ваши дела, то почему бы вам не жениться на мне? У меня много денег, и я не рискую стать заложницей неурожаев. Я веду солидные дела, которые приносят хороший доход.
– Жениться на вас? – переспросил Филипп.
Удивление его было неподдельным. Он разразился резким, неприятным смехом.
– Мне?! Жениться на шоколаднице?! – произнес он с несказанным презрением.
Анжелика вспыхнула. Филипп обладал редкостным даром сделать так, чтобы у нее внутри все перевернулось от стыда и гнева. Сверкнув глазами, она отчеканила:
– Разве вам сказано, что я хочу соединить свою кровь простолюдинки с вашей королевской? Не забывайте, что я зовусь Анжеликой де Сансе де Монтелу. Моя кровь так же чиста, как и ваша, кузен, а мой род древнее, поскольку ведет свое начало от первых Капетингов. Вы же по мужской линии можете похвастать только одним из бастардов Генриха Второго.
Не моргнув глазом Филипп вгляделся в ее лицо, и в его равнодушных глазах загорелась слабая искра интереса.
– Ба! Когда-то давно вы уже говорили мне что-то подобное. Припоминаю. Это было в Монтелу, в вашем развалившемся замке. Маленькая нечесаная уродина в лохмотьях поджидала меня у подножия лестницы, чтобы объявить, что ее род древнее моего. Это и вправду было забавно.
Анжелика снова увидела себя в холодном коридоре Монтелу. Она стояла внизу, подняв глаза на Филиппа, и глядела, как он спускается с лестницы. Руки у нее были ледяные, голова пылала, а живот свело спазмом боли. Ее детское тело, в котором совершалось таинство перехода в пору юности, затрепетало при появлении прекрасного светловолосого юноши. Она потеряла сознание.
Когда она очнулась у себя
Долгие годы ее потом смущало и тревожило то, что Филипп оказался причастным к этому первому проявлению женского естества. Он прав – это было забавно, даже смешно, но и не лишено нежности.
Она робко на него взглянула и заставила себя улыбнуться. Как и в тот вечер, она почувствовала, что вот-вот задрожит. Тихим, почти умоляющим голосом она прошептала:
– Филипп, женитесь на мне. У вас будет столько денег, сколько пожелаете. Во мне течет благородная кровь. О моих коммерческих занятиях быстро позабудут. Да и в наше время никто уже не считает для себя зазорным заниматься коммерцией. Господин Кольбер сказал мне…
Она запнулась.
Филипп ее не слушал. Может, думал о чем-то… а может, ни о чем. Если бы он сейчас спросил ее: «А почему вы хотите выйти за меня замуж?» – она бы ответила: «Потому что я люблю вас!» Ей вдруг показалось, что она испытывает к нему то же наивное, ностальгическое чувство, что и в детстве. Но он ни о чем не спросил. Ее охватило отчаяние, и она снова заговорила:
– Поймите меня… Я хочу обрести свое окружение, свое имя… благородное имя… Быть представленной ко двору… в Версале…
А вот этого ей говорить не следовало. Она тут же пожалела о своих словах и понадеялась, что он их не услышал. Но он пробормотал, едва заметно улыбнувшись:
– Можно подумать, что брак – не коммерческое предприятие!
И уже громко, таким тоном, с каким отстраняют руку с протянутой бонбоньеркой, сказал:
– Нет, дорогая, право, не стоит…
Анжелика поняла, что его решение бесповоротно. Она проиграла.
Прошло какое-то время, и Филипп сделал ей замечание: она не ответила на приветствие мадам де Монтеспан.
Анжелика поняла, что карета повернула к Кур-ла-Рен, где движение оживилось, и принялась машинально отвечать на приветствия знакомых. Ей казалось, что солнце померкло, а на улице запахло пеплом. Филипп сидел так близко, а она была перед ним абсолютно безоружна. Неужели больше ничего нельзя сделать?.. Все ее пылкие доводы никак его не затрагивали, словно его окружал гладкий ледяной панцирь. Невозможно женить на себе мужчину, если он тебя не любит и не желает, а свою выгоду может с таким же успехом обеспечить и другим способом. У Анжелики осталось последнее оружие – страх. Но какой страх может заставить этого Марса склонить голову?
– Вон мадам де Монтеспан, – сказал Филипп, – со своей сестрой-аббатисой и мадам де Тианж. Вот уж поистине лучезарные создания.
– А я думала, мадам де Монтеспан в Руссильоне. Она умоляла мужа взять ее с собой, чтобы здесь ее не замучили кредиторы.
– Ну, судя по убранству ее кареты, кредиторы сжалились. Вы заметили, какой бархат? Но почему черный? Какой-то зловещий цвет.
– Семейство Монтеспан в трауре по случаю кончины матери.
– У них нестрогий траур. Вчера мадам де Монтеспан танцевала в Версале. Это был первый бал во дворце после смерти королевы-матери. Король пригласил мадам де Монтеспан.