Путь
Шрифт:
Поэтому вот что я тебе скажу, Коля. С этой минуты ты отгезанный ломоть — тепегь у тебя своя семья, свои заботы. Надейся только на себя, и тогда, быть может, сумеешь загаботать ногмальную гепутацию. Так что пгими мои подагки и мои пожелания к сведению, потому что тебе это пгигодится по жизни.
Орлан поднял с пола и протянул Кащею две коробки, тот перехватил их за ручки, не понимая, что дальше делать. Гости тоже напряжённо молчали, не зная, как трактовать пожелание Орлана. Тогда Слава махнул всем рукой, погладил себя по животу и закончил:
— А тепегь,
Люди разразились нервным хохотом, а Слава поднялся и неуверенно сделал пару шагов, словно позабыв, куда нужно идти.
Тут же ему в спину раздалось:
— Погоди, сват, провожу!
*
Аттал свирепо встал из-за стола. В то время как Кащей не понял одну половину тоста, а Алиса — вторую, Аттал Иванович прекрасно уяснил обе и завёлся не на шутку:
— Нужно ж проводить дорогого гостя!
— Пговоди, коль не шутишь!
— А в чём тут шутка?
— Да ни в чём.
— Погодь.
Аттал догнал его уже в коридоре, один на один, и схватил за локоть.
— Ты чё творишь, блять! Я же с тобой по-людски хотел, что же ты свадьбу-то подобосрал, а? — зашипел он.
— Это я обосгал? — без нервов удивился Орлан, открыл дверь в уборную, жестом пригласил Аттала войти, закрылся на замок и повернулся к свату — А не хозяин ли этого ггёбаного полиса?
— Не понял? Ты сейчас о своём… э-э-э… сыне говоришь!
— О сыне? Да, это я говогю о сыне, котогый десять лет назад отгёкся от меня.
— Но от этого же он не перестал тебе быть сыном?!
— Возможно. Вопгос тепегь лишь в том, не пегестаю ли я быть отцом?
— Чёрт! Ну что ты несёшь, Орлан, что ты несёшь?!
— Я говогю, как есть, Аттал. Отцовские чувства тоже пегегогают.
— Ты что, не можешь принять пацана обратно?
— Так он сам не идёт, как видишь. Фуфлогоном вон стал.
— И что? Это твой сын на минуточку! Твой!
— Нет, Аттал, это твой сын, ты его таким воспитал.
— Каким — таким? Каким я его воспитал?
— Ты сам всё видишь. Фуфелом тгяпочным.
— И что теперь? И что?! Это сын! Сын!
— Давай ещё газ, Талька, если твоя пагализованная башка совсем пегестала сообгажать. Мой… и твой сын подписался пги всех под фуфела. Пги бгигаде. Пги левых попутчиках. Пги всём честном нагроде! — зло ощерился Орлан. — Это как?
— Как, как?.. Жопой об косяк! — выпалил Аттал. — Да, подписался! Да, при всех! И что теперь? Я назвал его этим, как его, сыном. Что мне теперь, отвернуться от него? А? Я действительно считаю его своим… э-э-э… сыном и поэтому впрягусь за него даже при косяках. Но вот, что я не думал, так это то, что ты соскочишь на первой остановке. Здорово ты переобулся прямо на ходу, погляди-ка! А с кем мы договаривались работать вместе? Не с тобой ли?
— Ага. Великий тгиумвигат: Аттал, Оглан и их общий сын Кащей. Несокгушимая сила, да? Ты всё кгасиво гассчитал!
— Что
— Да, да, да! Втигай мне баки. Гешили, что Кащей с бгигадой лошков, плюс ты с одной оставшейся бгигадой и я, этак скгомненько, с четыгьмя сегьёзными командами опытных бойцов. И, когда война начнётся, то две тгетьих гасходов пгидётся нести Оглану. Такой гасклад? Да? Мои пацаны в дгаке лягут, а вы в это вгемя…
— Славка, ты чего несёшь, бля? — вскриком перебил его разгневанный Аттал. — Я вообще ни на какую… э-э-э… эту, как её, войну не подписывался. Мы с тобой о чём договаривались? Колян берёт на себя руководство полисом. Женим детей. Я двигаю «снег». Ты сидишь на коммерсах* (предпринимателях) и не мешаешь мне со «снегом». Такой был уговор? Воевать с Митяем и Гилли вообще ты предложил, а не я! Мне на них насрать сто куч!
— Так я своего слова в этом уговоге и не нагушал! Пгосто пегвоначальные условия-то изменились! Договог начинался с того, что Колян бегёт на себя гуководство полисом. Ещё газ. Гуководство. Полисом. А сейчас такое не пгойдёт. Начало изменилось, значит, изменился и конец. Ганзой же не может пгавить фуфлогон? Не по понятиям!
— Может!
— Это как такое может быть?
— Как, как? Жопой об косяк! — второй раз не ответил на резонный вопрос Аттал. — Это — мой сын! И я за него впрягусь! Значит, он сможет править, понятно? Но учти — мы трое будем знать, что ему помогал именно я, а не ты, и однажды…
— Почему тгое? Это уже все знают. Я только что об этом всем пгисутствующим объявил, — засмеялся Орлан, — что хозяин должен уметь самостоятельно пгевозмогать тгудности.
Аттал психанул:
— Друган! Ты все берега попутал…
— Нет, не попутал — это газ! И нет никаких дгуганов — это два! Ты как его воспитал? Кем ты его воспитал, Талька?! — одновременно сжал губы и кулаки Орлан. — Он умеет только указки получать, а сам мозгой думать-то не обучен! — он постучал себе по лбу, — и башка у него, чтобы в неё алкашку вливать, а не гешения принимать — слуга нагодов какой-то! Почему ты не обучил моего сына, как следует, Талька, а?! За десять лет не обучил! Почему? Во что ты пагня пгевгатил?! — гневно закончил он. — Кем он стал, благодагя твоей науке?! Фуфелом?
Слава тяжело отдышался, смиряя гнев.
— Вот ещё и поэтому, вот поэтому мы тепегь уже точно никогда не станем обгатно дгузьями, ты сам это понимаешь. Ты специально это сделал, Аттал? Ты это сделал специально! Пгевгатил моего сына в говно! Я говогил недавно слова, что частенько назад пути не бывает. Быть может, ты невнимательно слушал мой тост…
— Наоборот, сват. Я очень внимательно выслушал тебя, — изменил направление разговора Аттал, повернулся в профиль и продолжил сквозь презрительно сжавшиеся губы, — и понял, что ты нехороший человек. Ты опозорил Кольку при всех! И Алиску тоже! Ты опозорил своих же перед чужими!