Путь

Рякин Евгений Владимирович

— Што ж, давай пагаворым, Мицяй. — Медленно покачал головой старик, как бы размышляя с чего начать. — Вот посуди сам, мы з табой подписалися, шо не будзем дапамагаць Дохтару. Потаму я яму и не дапамагаю.

— Как так? — удивился Митяй.

— Я трошки пособляю Бо, ты знаешь гэту дивчинку.

— Знаю.

— И вось яна задумала двигать на ближайших выбарах в Ганзе адну вельми интэрэсную кандыдатуру.

— Уж не Александра ли нашего Доктора, осмелюсь предположить? — сыронизировал Митяй, бросив взгляд на Сашу.

Гилли

неопределённо пожал плечами и промолчал. Митяй продолжил:

— Двоякая такая ситуация складывается, Гилли. И так, и так можно на этот вопрос посмотреть. Да, формально Доктору ты не помогаешь, но фактически… А ты, вообще, не боишься рисковать, рассказывая мне об этом?

— Нет, Миця, не баюся. — Тяжко вздохнул старик. — Яшчё зусим недавно я б гэтого не сробил, но теперь ты разумеешь, што ани хочуть нас краями развесци и адзин за адным жахнуть. Ты же сам разумеешь?

— Я понимаю тебя, Гилли. — Митяй протянул ему кружку. — Хорошо понимаю.

— И пры таких раскладах аставаца аднаму табе не в масць. Славочка с Атталом цебя вкатают. Проста вун из баньки выйдзешь вечарам, и в цебя пулька прылетит. Ты ведаешь их звычки* (Ты знаешь их привычки).

— Знаю, Гилли, знаю, — Митяй задумчиво отпил глоток из своего стакана. — И тебе тоже одному оставаться не в жилу, согласись?

— Но ты не побояуся травиць самого Арлана. — Старик понизил голос. — Но нашто?* (зачем?) Бить яго пацанёнка пры всих — гэта сурьёзный рыск. Можна была и помягчей.

— Нельзя помягче, Гилли. Мне ж отступать некуда. Они в любом случае с меня начнут, сам знаешь. И тут предо мной разворачивается два пути, — Митяй привстал со скамьи, — или Орлан бьёт меня, но на этот случай я дал задание всем своим детям, племянникам и внукам отомстить Орлану. Кто-нибудь из них да устроит кровавую вендетту.

— Или?

— А второй путь заключается в том, что он может и не признать пацанёнка за своего.

— Что значитц, не прызнаць?

— А ты не понимаешь? Кащейка не так давно вернулся к отцу, а до этого лет десять жил с Атталом. Дошло? Они с Орланом ещё не родные, не притёрлись. Орлан же такой мужик — чтобы стать для него своим, нужно грудью пулемёт закрыть, как минимум. А тут бах-бах, он узнаёт, что Кащейка фуфлогон. Как он поступит? Впряжётся за фуфлогона, что ли? Или как?

— Я-то не ведаю, Мицяй.

— И я не знаю. Поэтому решил проверить, — с какой-то злостью выдохнул Митяй.

Повисла долгая тишина. Саша Доктор молчал в тряпочку. Котлин поглядел на него в упор, но Саня не отвёл взгляда, и Митяй продолжил, обращаясь снова к Гилли:

— Для меня другой вопрос важен: а мы с тобой фуфлогонами не станем? Мы ведь подписывались не помогать Сане Доктору. А что получается теперь?

— Хто Дохтару дапамагае? Я — ни. Я Бо дапамагаю. А чым именна, так гэта ужа наша з ей забота.

— Гилли, Гилли, — прервал его Митяй, — давай уйдём от лирики. Потому что по факту

ты предлагаешь нарушить слово чести. Ты знаешь, что я на такое не подпишусь.

— Ничога подобнаго я не прапаную* (не предлагаю). Я дау Бо грошей и познакомиу её з Чезаре. Вось и усё. Дзе тут парушение паняций гонору?* (Где тут нарушение понятий чести?)

— Ха! А деньги-то ты ей дал в долг или так?

— А гэта ужо наши з ей справы* (наши с ней дела), и никога не касается. Кажу тильки адно — ты можаш гэтак же договорица. И нияких прэтэнзий.

— Мочь-то могу. Но дело-то в другом, Гилли. — Митяй потёр лоб, прежде чем высказаться, затем поднял взгляд и вдумчиво заглянул в глаза Гилли. — Ты серьёзно хочешь пойти не только против Аттала и Орлана, но и против всего Совета?

— Не, я не иду супротив Совета, Миця. Я чую, што Ильсид не падтрымау* (Я знаю, что Ильсид не поддержал) Арлана и Атала, када на Совете устало пытание аб том* (встал вопрос о том), хто стане гаспадаром Ганзы. Так што Ильсид за их не должён впрягтись.

— Откуда ты это знаешь?

— Да адна сарока на хвосце прынесла.

— Вечно у тебя сороки новости приносят, — недовольно отхлебнул вкусный свойский квасок Митяй. — Так что ты думаешь, у нас есть шансы завалить их?

— Нет, нет, нам не трэба их валиць, Миця. Нам патрэбна иная политыка.

— Какая ещё политика? — аж подался назад Митяй. — Ты о чём, Гилли?

А тот, полуобернувшись, обратил приглашающий взор на Доктора. Саша подошёл к беседовавшим старейшинам с тарелкой нарезанного сыра.

— Угощайтесь, тут есть мягкий, твёрдый, сильно- и слабосолёный сыр. Не против, если я присоединюсь к вашей увлекательной беседе?

— Давай, Саня, конечно.

— Дзякуй за сыр.

— Пожалуйста. Итак, о чём спорите?

— Я кажу Мице пра палитыку.

— И что же такое политика в вашем понимании, уважаемый Гилли?

— Палитыка, малады чаловек — гэто умение договариваца, а не пырхаць па углам, не махаць кулаками и не трясци писюном. Не умеешь договариваца — значиць, херовый палитык. Кажуць, щто вайна — гэта продолжение палитыки иным шляхом* (Говорят, что война — это продолжение политики, только другим путём). Але гэта не так. Вайна — гэта неуменне прыходзиць да кансенсусу. Вайна начынаеца там, где заканчиваеца здаровы смысел. Ваююць те, у каго на большае мазгоу не хватае.

Паглядзи на гэтых — Арлана с Аталом. Што за людзи? Коли ты пришоу в госци, то будзь добр проявиць увагу к хазяевам, так? А то уявили сябе гаспадарами, а сами на дваых аднаго пацана выхаваць не здолели* (воспитать не сумели). Пудзила* (Чучело) какое-то палучылась, гэтат Колян. Ён же сабе, чуете, паганяла новае прыдумау.

— Какое?

— Никола Голлан.

— Как-как? Никола Голан?

— А чё, нормальная погремуха!

— Да! — засмеялись все. — Никола Голый!

— Никола Голый фуфлогон, во!