Путанабус
Шрифт:
Я выпрямился.
– Так, Наташа, отойди от нас на поворот и секи фишку. Мало кто припрётся, пока мы тут хозяйничаем.
– Есть, сэр, - Синевич улыбнувшись дурашливо отдала мне воинское приветствие, вскинув ладонь к пробковому шлему, и убежала, куда было сказано.
– Жорик, нам эту шкура нужна?
– спросила Бисянка, отвлекая меня от созерцания наташкиной попки.
– Нет, - ответил, не оглядываясь.
Ингеборге, расстелив рядом с тушкой косули плёнку, подошла ко мне, и отметив, куда направлен мой взгляд, сказала тихо, чтобы таёжницы не
– Хорошая жена будет кому-то.
Я ответил так же тихо.
– А ты, разве мне не жена?
– Старшая жена, - Ингеборге подняла вверх указательный палец, - Но до тех пор, пока мы играем в этот гарем. Я слишком хорошо к тебе отношусь, Жора, чтобы портить тебе жизнь. Я люблю роскошь. Безделье. Дорогие аксессуары, комфорт и вообще красивую жизнь. Я давно испорченная женщина и не совсем гожусь для семейной жизни. Где-то так, если по честному. А к Наташе присмотрись, она-то, как раз будет идеальной женой. В её системе ценностей семья стоит на первом месте. Всё остальное на втором. И, как женщина, она давно готова ради семьи на любые жертвы. Её очень правильно воспитали в своей провинции, и даже Москва не смогла испортить.
– Жора, помоги нам этого лося перевернуть, - крикнула Бисянка.
Танечка, как же я люблю тебя в эту минуту, ты даже представить себе не можешь, ЧТО ТЫ ДЛЯ МЕНЯ СОТВОРИЛА. Ингеборге, возможно сама того не желая, поставила меня на очень непростой выбор. Практически на вилы. С такими словами женщины соглашаться категорически нельзя, а уж тем более промолчать. А отпираться просто бессмысленно, по определению. Возможно, и сказала она это искренне, и в заботе обо мне, но стоит мне с этим утверждением согласиться, как всё может, тут же, упереться верхним концом вниз. При первой же её мысли: "а как же я"? Тут точно так же, как, к примеру, на милый вопрос женщины: "малыш, я же лучше собаки?", ответить ей на голубом глазу: "да, дорогая, ты лучше собаки". И тут же получить в торец сковородкой. Или что там ещё у неё окажется под рукой.
А пока пронесло. Спасибо, Танечка.
Бросив Ингеборге дежурное "извини", я моментально переместился к таёжницам.
– Что тут у вас?
Косуля, если это только косуля, хотя внешне похожа на земную косулю: рожки тонкие, на концах раздвоенные. Но это только издали, вблизи козочка была размером с хорошего земного лося. С верхнего рваного гранатами бока таёжницы уже сняли шкуру, и аккуратно вырезали все сортовое мясо.
– Вы что собрались его всего освежевать?
– удивился такой хозяйственности.
– А как же?
– ответили таёжницы хором.
– Так пропадет же. Столько мяса нам не сожрать.
– Ничего, подкоптим, и храниться будет минимум неделю, - уверенно заявила Комлева, - Тут главное не дать мухе личинку отложить.
– Когда коптить будем? И для кого? Для бандитов, которые на дым твоей коптильни сбегутся сюда со всех сторон?
– Да, недодумали, - удручённо сказала Бисянка.
– Ещё вопрос на засыпку, - упёр я руки в боки, - Нас тут пятеро. У мешка четыре ручки. Сколько килограмм можно утащить вчетвером на полтора километра,
– Пятьдесят-шестьдесят, - моментально ответила Дюля.
– Сколько мы съедим сегодня вечером?
– настаивал я.
– Смотря чего?
– возразила мне Ингеборге, - Если хорошего шашлыка, да под пиво, то по килограмму на нос клади.
– Нормально, - согласился, - Это десять кило. Что мы будем делать с остальным полтинником?
– Закоптим...
– начала Дюля свою шарманку и осеклась, зажав рот тыльной стороной ладони. Ладонь была вся в крови косули.
– Жор, мы всё поняли, - сказала Бисянка тоном девочки-одуванчика, отличницы и ябеды, - Но, жалко же, всё это бросать? Олешка совсем молоденькая. Мяско мягонькое.
– А что скажет баталер?
– повернулся я к Ингеборге.
– Тридцать килограмм, - ответила та, - Десять съедим сегодня. Двадцать, если потеснить и переложить холодильник, вынув оттуда, к примеру, банки с твоим пивом, втиснем в него. Это нам ещё два дня обжираловки. Но остальное даже класть некуда в автобусе.
– Тогда берем вырезку и одну ногу без костей, - подвела итог Дюля.
– Вырезку с обеих сторон хребта?
– уточнила Таня.
– С обеих. Ох, как края-то жаль. И печени, - Дюля чуть не всплакнула.
– Ну что?
– вмешался я в их переговоры с жабками, - Ворочать эту козочку ещё надо?
Новая земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.
– Ладно, если Жора не в настроении нас развлекать, то я расскажу вам старую тунгусскую легенду народа ламутов. Теперь ламутов почти не осталось - их чукчи загеноцидили, ещё до прихода русских, и они теперь называются также, как и мы - эвены.
Все замолчали и повернулись к Дюлекан, правда, двигались крайне вяло и очень замедленно. По-эстонски.
Если бы сейчас нагрянули бандиты, то повязали бы нас просто голыми руками. Легко.
Шашлыка мы просто оборжались. Дорвались до бесплатного. И хотя я с Сажи замариновал не десять, а все пятнадцать килограмм, съели практически всё. И теперь лежит гарем в полном составе у мангала вповалку, руками животики поддерживая и тихонько охая. Да и я не лучше.
Кстати и всё моё пиво тоже вылакали. Сейчас Бисянка для нас травки какие-то заваривает, чтобы, как сказала, не было заворота кишок.
А насчет меня: "не в настроении", то это про меня ещё мягко сказано. Я вздохнуть свободно не могу. Не то что "романы тискать".
Сажи показала всем мастер-класс по кавказскому шашлыку. Причем мясо мариновала она ровно час, отобрав у меня все шесть бутылок сухого белого вина, которыми меня оделил на дорогу Зоран. Лук, чеснок, приправы были в ассортименте. Запаслись. Вода из ручья рядом, чистейшая. Угли добыли из веток этого незнакомого древовидного веника с края лагеря, древесина которого была ломкая и хрупкая, как тамариск. И горела зелёным цветом.