Путешествие дилетанта
Шрифт:
– А вот и наш домик! – радостно воскликнула Мели. – Приехали!
Пьеру, ожидавшему увидеть деревенское жилье, дом понравился – аккуратная двухэтажная вилла с небольшим палисадником. Простенькая железная решетка – никаких выкрутасов, но зато и не плетень и не забор, собранный из спинок от железных кроватей. Мели с отцом открыли ворота, и машина втиснулась на маленькую мощеную площадку перед входной дверью.
* * *
– Александр Дмитриевич в Белграде. Приезжайте на следующей неделе.
Согласно полученной в Манагуа инструкции, сразу после приезда в СФРЮ Пьер должен был встать на учет в консульстве СССР в Загребе, а после этого обратиться к Александру Дмитриевичу Белгородскому –
– Он о тебе знает. И поможет, и проконсультирует, и что делать скажет. На ближайшее время он – твой начальник, – инструктировал его Геннадий Иванович, обосновавшийся в бывшем кабинете Моторыгина.
На консульский учет Пьер встал без проблем – приехал в часы приема, предъявил паспорт и заполнил короткую анкету. На прощание получил настоятельное приглашение на ближайшие мероприятия, проводимые Обществом дружбы «СССР-СФРЮ».
– На следующей неделе концерт детского хора будет – не опаздывайте!
– Всенепременнейше. Держите для меня место в первом ряду, – пробормотал Пьер, унося ноги.
А вот Белгородского застать не получалось. Уже в третий раз приезжал он в старинный особнячок на Босанской улице, но «начальник» все время был разъездах. Пришлось опять не солоно хлебавши топать уже знакомым маршрутом к автовокзалу – на автобус в Самобор. Можно было, конечно, остаться погулять по Загребу, но Мели уже провела для него пару подробных экскурсий по городскому центру. Они долго гуляли по Долнему и Горнему градам, прокатились на коротеньком старинном фуникулере, пофотографировались на площадях… Больше Пьер себя туристом не чувствовал и одному ходить по городу без цели как-то не улыбалось. Ресторанчики и кафе в центре Загреба были намного дороже, чем в Манагуа или даже в Самоборе. А вот наличные доллары, привезенные в кармане, подходили к концу. Оставалась надежда на счет в Bank of America, но здесь в Народном Банке только разводили руками и помочь со снятием наличных не могли.
Погода стояла отличная, и Пьер все-таки сошел с автобуса за пару остановок от дома, чтобы размять ноги. Здесь не было такой туристической толчеи, как в Загребе и прогулка доставляла удовольствие. Самобор оказался уютным чистым городком с романтическим налетом средневековья – даже руины замка сохранились. По старинным, мощеным светлым камнем улочкам хотелось ходить в домашних тапках – так здесь было чисто и спокойно. Перед домами на стульях сидели бабушки, провожая прохожих задумчивым взглядом, а на дверях домов висели «посмертницы» – объявления о кончине близких людей. И горем, и радостью здесь было принято делиться. Как в русских деревнях, здесь люди здоровались, встретившись взглядом даже с незнакомцами. Если же встречался знакомый человек, не ленились перейти на другую сторону улицы для рукопожатия. Пьер никак не мог привыкнуть, что здешние женщины первыми по-мужски протягивали руку при встрече, и надо было энергично ее потрясти.
Здешняя лучшая половина человечества вообще отличалась энергичностью и эмансипированностью. Почти все водили автомобили (что в родном Ленинграде пока было редкостью) и практически все женщины курили (что, увы, уже редкостью на родине не являлось). Говорили они уверенно и в разговоре употребляли слова, о значении которых Пьер не мог не догадываться (филолог, все-таки…) Он спросил об этом Мели, и та объяснила ему, что здесь языковая норма не такая строгая, как в русском языке, и табуированной лексики почти нет. Пьер после этого стал прислушиваться, и вскоре понял, что не только молодые женщины, но и старушки, и даже дети чувствуют себя свободно в употреблении идиоматических выражений, которым позавидовали бы его бывшие коллеги по работе в овощном
– Тогда почему же ты не материшься? – спросил он Мели.
– Ну, я же знаю, что тебе это будет неприятно, – ответила она. – Но иногда очень хочется…
– Фрейд, кажется, писал, что культура – это система табу. Вы, конечно свободнее, чем мы, но что-то очень напоминает нашу армию, – добавил он. – Похоже, что матом здесь не ругаются, им разговаривают.
Ароматы ванили и свежей выпечки отвлекли Пьера от размышлений. Приятный запах исходил из множества маленьких кафе вокруг центральной площади, и он не смог отказать себе в удовольствии зайти в знакомое заведение. Здесь Мели в первый же день угостила его замечательным пирожным со сложнозапоминающимся названием «кремшнит». Выглядело оно невзрачно – как кусок обыкновенного бисквита, и Пьер вежливо поцокал языком, отдавая дань искусству местных кондитеров (эх, не были вы у нас в «Севере» на Невском…) Но на вкус этот невзрачный бисквит оказался чем-то необыкновенным. Крем был теплым, почти горячим, и, казалось, обволакивал язык ароматным облаком.
– Надо угостить родителей, – подумал он и решил взять несколько пирожных с собой.
Вот тут-то и возникло непонимание. Официантка никак не могла понять, почему он не хочет есть кремшнит за столиком, а требует упаковать с собой. Она мотала головой, пыталась предложить коробку печенья, конфеты, насильно усаживала его за стол. Пришлось проявить настойчивость и в итоге ей все-таки пришлось уложить пяток пирожных в коробку. При этом она озабоченно покачивала головой и употребляла местную нормативную лексику.
– Brzo! Brzo! – напоследок несколько раз повторила она.
– Разберемся, – ответил Пьер и, помахивая коробкой, отправился гулять дальше.
Причина выяснилась уже дома. Удивленная Мели предложила не ждать родителей, а попытаться съесть кремшниты немедленно, «если еще не поздно». Открыв коробку, Пьер удивился – пирожные уменьшились в объеме в несколько раз. Оказалось, что едят их только в кафе, пока они теплые. После этого крем садится, и волшебный аромат улетучивается вместе с возможностью испытать «гастрономический оргазм». Поковыряв остатки ложкой, Пьер запихал коробку в помойное ведро.
* * *
Белгородский позвонил сам – телефон родителей Мели был указан в регистрационной форме консульства.
– Это Александр Дмитриевич, знакомый вашего папы, – представился он. – Хотел узнать новости из Ленинграда.
– Мне приехать на Босанску? – спросил Пьер.
– Нет-нет, что вы! Лучше посидим где-нибудь в кафе – поболтаем. Давайте в «Калипсо». Завтра в час дня. Договорились?
Ура! Конец неопределенности. Пошла уже третья неделя после приезда в Югославию, а что делать дальше, Пьер не представлял. Родители Мели лишних вопросов не задавали, но и им, несомненно, было интересно – как надолго в их доме появился советский гость и каковы его планы на жизнь вообще и на их дочь в частности. А Геннадий Иванович обещал любую поддержку (и материальную в том числе).
Придя в «Калипсо» за пятнадцать минут до назначенного времени, Пьер сел так, чтобы его было видно от входа. Они ведь не договорились с Белгородским, каким образом узнают друг друга. Было жарко, хотелось пить, но он взял только маленькую чашечку эспрессо (чтобы не пришлось убегать в туалет во время столь важного для него разговора).
Ровно в час в дверях кафе появился спортивного вида седой крепыш лет сорока. Джинсы, голубая рубашка с закатанными рукавами, белые кроссовки на ногах, спортивная сумка. А Пьер ожидал увидеть типичного сотрудника советского загранучреждения, вышедшего пообедать – темный костюм, галстук, пятна пота под мышками…