Путешествие доктора Дулиттла
Шрифт:
Как-то она увидела у берега корабль, отплывающий в Англию. Толпа белых и черных людей поднималась по трапу на палубу. Обезьянка попыталась прошмыгнуть вместе с ними, но ее заметили, прогнали и чуть не побили палкой. Бедняжка пригорюнилась и побрела назад, как вдруг увидела какую-то семью, направлявшуюся к кораблю. Мать вела за руку девочку, которая напомнила Чи-Чи ее младшую сестренку. И Чи-Чи сказала себе: «Эта девочка точно так же похожа на обезьяну, как я на девочку. Было бы у меня платье, и я без труда пробралась бы на корабль вместе с этой человеческой семейкой. Если люди не принимают девчонку за обезьяну, то и меня
Чи-Чи помчалась в город, но все магазины были закрыты, к тому же у нее не было денег. И Чи-Чи решилась на отчаянный шаг: она забралась через открытое окно в чужой дом и нашла там платье и шляпку. Они принадлежали одной знатной черной даме, которая, к счастью, как раз в это время принимала ванну. Чи-Чи вырядилась как щеголиха, вернулась к морю, смешалась с толпой и проникла на судно. И хотя никто не заподозрил подвоха, она все же сочла нужным держаться подальше от других пассажиров, чтобы случайно не выдать себя. И только по ночам, когда все спали, Чи-Чи выходила на палубу, чтобы найти там что-нибудь съестное.
Когда корабль пристал к английским берегам и Чи-Чи попыталась сойти с судна, матросы увидели, что это обезьяна, переодетая девочкой, и хотели схватить ее, но ей чудом удалось вырваться. Чи-Чи нырнула в толпу — и была такова.
Однако до Паддлеби-на-Марше было еще далеко, и чтобы попасть туда, Чи-Чи пришлось пересечь всю Англию.
Для обезьянки настали трудные дни. Как только она появлялась на улице города, за ней по пятам следовали толпы улюлюкающих ребятишек, а взрослые не раз пытались поймать ее, и ей не раз пришлось спасаться на фонарных столбах и на каминных трубах. Ночевала она в стогах сена, старых сараях и амбарах, а то и просто в лесу на дереве. Бедняжка изголодалась за дорогу, потому что единственно, что ей удавалось добыть, это лесные орехи и ягоды, а ими, как известно, сыт не будешь.
Наконец после многодневных скитаний Чи-Чи увидела колокольню паддлебской церкви и поняла, что она уже дома.
Закончив свой рассказ, обезьянка в один присест съела шесть бананов и залпом выпила кружку молока.
— Боже! — вздохнула она. — Почему я не родилась с крыльями, как Полли! Как просто: лети себе да маши крыльями! Вы себе не представляете, как я возненавидела платье и шляпку! Зачем только люди выдумали такую нелепую одежду? Никогда в жизни я не чувствовала себя так скверно, как в этом шутовском наряде. Шляпка то и дело сползала мне на глаза или падала с головы, а подол платья на каждом шагу цеплялся за камни, корни деревьев, кусты, а то и просто путался в ногах. Но зато как я обрадовалась, когда сегодня утром увидела мой любимый город!
— Ты, наверное, устала, — сказал доктор. — Твоя постель на шкафу в кладовой ждет тебя.
— А если озябнешь ночью, — добавила Крякки, — укройся старым сюртуком доктора. Ты ведь и раньше им укрывалась.
— Спасибо, — ответила Чи-Чи. — Как хорошо снова оказаться дома! Здесь все так же, как и было до моего отъезда. А теперь я и в самом деле пойду прилягу. По правде говоря, я падаю от усталости.
Мы все проводили Чи-Чи в кладовую. Она ловко, словно матрос на мачту, вскарабкалась на шкаф, свернулась клубочком под старым сюртуком доктора и мгновение спустя уснула. Она тихонько посапывала, а мы на цыпочках вышли и закрыли дверь.
— Добрая, милая Чи-Чи, — вздохнул доктор, — я очень рад, что она вернулась.
— Да,
Глава 15
Я СТАНОВЛЮСЬ АССИСТЕНТОМ ДОКТОРА
В четверг, ближе к вечеру, в нашем доме все оживилось.
— А что любит твой доктор? — спрашивала мать. — Что ему приготовить на ужин?
— Свиные отбивные на ребрышках, — отвечал я, — овощной салат, гренки, креветки и пирожные с джемом.
И даже когда ужин был готов, мать не успокоилась и все металась по дому, вытирала пыль, протирала посуду и проверяла, все ли готово для приема гостя.
Наконец раздался стук в дверь. Я первым кинулся открывать.
На этот раз доктор принес свою флейту. Он долго нахваливал поварское искусство моей матери, а когда все было съедено и мать убрала со стола, отец и доктор Дулиттл принялись играть на флейтах. Они так были поглощены музыкой, что я испугался, как бы доктор не забыл поговорить о моих делах. Но мои страхи оказались напрасными.
— Ваш сын признался мне, что мечтает стать натуралистом, — сказал доктор.
И потекла долгая беседа, продолжавшаяся до глубокой ночи.
Поначалу мои родители и слышать об этом не желали. Они считали мои намерения детским капризом и были уверены, что скоро я заброшу свои мечты. Однако доктор обладал даром убеждения.
— Давайте посмотрим на это дело со всех сторон, господин Стаббинс, — говорил он. — Представьте себе, что ваш сын проведет два года в моем доме, пока ему не исполнится двенадцать лет. Двух лет ему с избытком хватит, чтобы убедиться, действительно ли ему хочется стать натуралистом. По истечении этого срока он будет волен остаться у меня или избрать себе новое поприще. А я обещаю вам, что за это время научу его читать и писать и даже немножко подучу математике. Что вы на это скажете?
— Не знаю, что и сказать, — отвечал отец и в задумчивости встряхивал головой. — Очень любезно с вашей стороны сделать нам такое предложение, но я бы все же предпочел, чтобы Том научился какому-нибудь ремеслу и зарабатывал им себе на жизнь. Все-таки верный кусок хлеба. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
И тогда в разговор вмешалась мать. И хотя ей было больно оттого, что я покидаю родной дом, она неожиданно стала на мою сторону.
— Что толку в синице, Джейкоб? — говорила она. — Ты же знаешь, что многие ребята ходят в школу до четырнадцати, а то и до пятнадцати лет, и если Том потратит два года на образование, он не потеряет время зря. Будет ли у него другая возможность хотя бы немножко подучиться грамоте? Подумай об этом! Хотя, Господи, — она достала платок и стала утирать слезы, — дом опустеет, когда Том покинет его.
— Обещаю вам, госпожа Стаббинс, что Том будет приходить к вам в любое время, как только пожелает, — утешал ее доктор. В конце концов, он ведь не уезжает в другой город.
Отец еще немного поспорил и уступил. На том они и порешили: два года я проведу в доме доктора и буду ему помогать, за что доктор научит меня читать и писать, а также будет меня кормить.
— Разумеется, — добавил доктор, — я обязуюсь покупать Тому одежду, по крайней мере до тех пор, покуда у меня водятся деньги. К сожалению, деньги — вещь ненадежная. Они обладают удивительной особенностью кончаться в самый неподходящий момент.