Путешествие иеромонаха Аникиты по святым местам Востока в 1834-1836 годах
Шрифт:
11-го числа при отшедшем несколько к западу ветре продолжали свое плавание по настоящему курсу. С 11-го на 12-е вечером ветр весьма скрепчал и развил великое волнение. Продержась сутки под парусами, по невозможности продолжать плавание свое безопасно, спустились к острову Кипру и в пятом часу вечера положили якорь на рейд порта Ларнако.
13-го, по прошествии двадцатичетырехчасового карантина, консул г. Саити, получив от меня письмо посланника цареградского, прислал ко мне своего драгомана с другим чиновником с предложением своих услуг и приглашением к нему в город.
14-го утром на присланной от консула шлюпке отправился на берег и, встреченный и сопровождаемый им, поспешил во храм святого праведного друга Христова Лазаря [144] , третьего епископа Кипрского, на поклонение части святых мощей и святому его гробу, под святой трапезой находящемуся; не зная местоположения, устремился я, грешный, вошед в алтарь, на поклонение и облобызание святой трапезы; и, как место сие было не освещено, а паче всего по попущению Божию, с расходу упал в преддверие, входящее в самый гроб лестницей вниз о многих ступенях. Страшно ушибся я грудью и спиной и голову рассек до крови, и вынесен был наверх, едва помнящий себя от болезни. Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя [145] . Стараниями консула, почтеннейшего Марка Антония Саити, тотчас сыскан был врач и дан для упокоения моего, и всякая всевозможная оказана мне помощь, так что пробыл 14-е, 15-е и 16-е числа, доколе в груди и спине боль унялась довольно и рана на голове стянулась, 17-го сподобился я паки прийти в церковь и поклониться святителю другу Христову и отслушать божественную литургию; и, паки поклоняясь и облобызав гроб праведника, оправился к консулу из морской части в Ларнако и там пообедал, напутствован будучи им щедро всем нужным с излишеством, возвратился на корабль, в силах будучи уже продолжать плавание. Не забывай, душа моя, милосердия Господа твоего, поразившего тебя и помиловавшего дивно, так что и врач и все удивились до чрезмерности, что ты не сделался калекой или совсем не разбился до смерти. Помни добрейшего сердцем франка-консула и православных врача Валсама и родственников его, и другого врача Ангелади, и драгомана
144
Мощи святого Лазаря были по велению одного из византийских императоров перенесены с Кипра в Константинополь (Муравьев А.Н. Путешествие по святым местам русским. СПб., 1848. Ч. II. С. 235).
145
Об этом несчастии, постигшем о. Аникиту на о. Кипре, подробно рассказывается в воспоминаниях одного из его спутников, напечатанных в «Душеполезном чтении» (за 1869 г., июль).
146
Апостол Варнава был первым епископом в Кипре и умер мученической кончиной. В царствование императора Зенона были обретены мощи святого Варнавы с Евангелием от Матфея на груди (Норов А.С. Путешествие к семи церквам, упоминаемым в Апокалипсисе. 1847. Изд. 2-е. С. 7; Дебольский Г.С. Дни богослужения Православной Кафолической Восточной Церкви. Ч. I. Изд. 7-е. С. 382–383).
Вид русского на Святой Горе Афонской Св. великомученика Пантелеимона монастыря с юго-восточной стороны. Литография 1866 года
Успенский и Свято-Митрофаниевский храмы Пантелеимонова монастыря. Фотография 1996 года
18 апреля отплыв от Кипра при самом благоприятном ветре, дошед до оконечности оного северной, за крепостью противного ветра стали на якорь и потом, на другой день снявшись за штилями или противными ветрами, долго промедлили у сего острова. 24-го, получив свежий благополучный ветр, пустились мы к Родосу, но, неверно направив курс свой, не доходя оного, приблизились к берегу Анатолии и за усилившимся крепким ветром укрылись в заливе местечка Финикас, отстоящего еще на пять часов от Миры Ликийской, святительного престола иже во святого отца нашего Николая. Отселе вышед опять, не имея попутного ветра, с трудом достигли безопаснейшей пристани или, лучше, самородной из многих островов составленной гавани, где и укрывались более суток от жестокого северного ветра. Отсюда, апреля 28-го, при благоприятном ветре поплыли к Родосу, но опять ошиблись в направлении пути своего, зашли ночью в залив Анатолийского берега (принятого за Родос), и едва вышед из оного при том же ветре, и спешили плыть к знаменитейшему для Церкви Христовой острову Патмосу, которого и достигли апреля 30-го числа ночью, потерпев немало при самом входе в залив оного, до города приближающийся, от встретившего нас с подветренной стороны внезапного сильного шквала с сильной грозой. Сын Грома возгремел для возбуждения нашего в страх Господень.
Мая 1-го, купив за требованную плату освобождение от трехдневного карантина, пополудни съехали мы все на берег и, посетив находящийся на высокой горе монастырь [147] и воздав поклонение с благоговейным святым лобызанием главы Христодула, первого обители сей во дни императора Алексея Комнина основателя, спустились вниз в древний же монастырь, стоящий на крутизне горы на расстоянии половинного пути до моря. Здесь-то святой и всехвальный апостол и друг Христа Господа, возлюбленный Иоанн Богослов, в пещере написал Евангелие, написав первее там же Апокалипсис. Пещера сия, обращенная от древних времен в церковь, и ныне существующую, сохранила весь свой первобытный вид, со сводом при входе, троечастно разсевшимся от ударившего в оный Сына Грома, за коим возгремел Божественный глас сими словами: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово» – в слух подвизавшегося в пещере в трехдневном посте с молитвой о вразумлении его к написанию Евангелия. Свято место дивной сей пещеры, в которой Сый и Иже Бе и Грядущий, альфа и омега, начаток и конец, явился рабу своему верному и ученику возлюбленному, и научил его судьбам Царства Своего Небесного на земле, Церкви Святой, и открыл ему тайны всех веков до скончания века.
147
Монастырь Св. Иоанна Богослова на острове Патмос основан императором Алексеем Комненым в 1117 году. Он обнесен крепкими стенами и башнями. Монастырь имеет многочисленную братию. При нем есть гимназия, считающаяся лучшей на Востоке. В монастырской библиотеке имеется множество древних рукописей. В этом монастыре почивают мощи святого угодника Божьего Христодула. На половине пути от берега до вершины горы, где расположен монастырь Св. Иоанна, на отдельно выдавшейся скале находится скромная церковь о двух куполах, выстроенная на том месте, где святой Иоанн Богослов имел откровение. Церковь имеет не более 9 шагов в длину и 5 в ширину. Вправо от церкви открывается пещера, в которой, по преданию, святой Иоанн написал Апокалипсис. Глубокая расселина видна наверху пещеры. Большинство церковных писателей признают, что святой евангелист Иоанн написал свое Евангелие в Ефесе, а не на о. Патмос (Норов А.С. Путешествие к семи церквам, упоминаемым в Апокалипсисе. С. 275–276).
В сем месте святейшем сподобился я, окаяннейший, совершить нощию бдение святому благовестнику, наперсному ученику Единственного Учителя (имев намерение служить и божественную литургию, но отложив оное за неимением доброй просфоры), при ощущении робости духовной несказанной. Ненавистник добра при сем, как и всегда, не оставил без смущения единомысленной единодушно молящейся братии, да обратится болезнь его на главу его. Нас же Господь да измет из сети, ею же змий запят нам распрею небратолюбно. Утром 2-го числа возвратились мы на корабль свой с миром. Апостоле, Христу Богу возлюбленне, друже, благовестиче, пророче, девственниче, сыне Божьей Матери Приснодевы! Прими мое от сердца и души приносимое тебе благодарение за милости твои богатые, яже удивил еси на мне, нищенствующем, во всякой правде; и сопутствуй мне помощью твоей во спасение мое в многотрудном пути жития сего страннического, и молитвами твоими на скрижалях сердца моего напиши Слово, о нем же возгремел еси в начале твоего благовествования [148] .
148
На острове Патмосе с о. Аникитой произошел по рассказу послушника его, старца Геронтия, следующий случай. О. Аникита прибыл, по сообщению Геронтия, к Патмосу около вечера. Желая вполне насладиться созерцанием таинственной судьбы Церкви, по откровению божественного Иоанна, и провести ночь там, где друг Христов томился в заточении, о. Аникита тотчас по прибытии к берегу оставил корабль и удалился в монастырь Патмосский. При выходе из корабля о. Аникита приказал своему послушнику Никите, оставшемуся ночевать на корабле, утром поранее принесть для него мазь (для лечения ушибов, полученных о. Аникитой на о. Кипре). Мирно протекла ночь. Наступило утро, приближался полдень, но Никиты-послушника не было. О. Аникита не понимал, что это значило, и не знал, чему приписать ослушание скромного своего и услужливого Никиты. Забыл ли он приказание или проспал, может быть, только послушник явился к нему очень поздно, и, когда он подавал своему отцу мазь, тот кротко заметил: «Как ты не боишься Бога, брат! Смотри-ка, я тебе говорил принести мне мазь, как рассвенет, а ты когда являешься». «Тебе никак не угодишь», – запальчиво крикнул послушник Никита и не успел договорить своих извинений, как о. Аникита пал ему в ноги и трогательно произнес: «Прости меня, ради Бога! Я оскорбил, брат, тебя». Смирение о. Аникиты поразило и тронуло его послушника: он взаимно бросился о. Аниките в ноги… (Биография Святогорца… Ч. I. С. 52–52).
На пути к Патмосу о. Аникита сильно пострадал от морской качки. «Во время свежего противного ветра, при сильной боковой качки судна я, – сообщал в письме на родину о. Аникита, – в каюте своей, державшись за бок, оторвался и всей спиной навзничь ударился на землю; однако же чудным Промыслом Божьим соблюден жив и даже невредим».
3-го (в воскресенье) утром рано оставили мы Патмос и устремились в дальнейшее плавание [149] . Продолжая оное большей частью при неблагоприятных ветрах, 5-го числа к вечеру укрылись от крепкого противного ветра, зашед на остров Хио, на рейду пространного города того же имени.
6-го числа, в день отдания праздника праздников, утром поспешил я в город Сакис [150] в храм к Божьей службе и, к великой радости духовной, отслушал часть утрени и потом божественную литургию в церкви довольно благолепной, во имя святого великомученика Георгия, одной уцелевшей от сокрушительной руки турецкой, отягтевшей над сим городом тяжко весьма, так что пали под ней и стали развалинами до трехсот церквей (по словам нашего кораблеплавателя) со многими иными зданиями и до тридцати тысяч погибли в сем разрушении. После литургии сподобился я принять благословение от архиерея Божия Григория в дому его и благословение еще на совершение наутрие литургии в другой самой малой церкви во имя святого апостола Иакова Богобрата. Но благодати сей я не сподобился, ибо того же дня, хотя и не при попутном ветре, к вечеру вступили мы под паруса.
149
На островах, которые посещал о. Аникита, его встречали торжественно. О. Парфений пишет в описании своих странствований по Востоку, что о. Аникиту встречали не только торжественно, но все лобзали его десницу и почитали за великое счастье принять от него благословение. Удивительно было, говорит Парфений, что греки своих Патриархов не почитают так, как сего иеромонаха. Много проезжало Патриархов и других архиереев, но никому такой чести не воздавали. А он на всяком острове служил литургию, говорил проповеди по-гречески и приводил народ в слезы; со всякого острова провожали его со слезами и не хотели с ним разлучаться (Сказание о странствии и путешествии по России… инока Парфения. Ч. IV. С. 244).
150
Город Сакис на острове Хиосе, или Сакис, – кафедра Хиоского митрополита. Древний славившийся своим богатством Хиос разрушен был
7-го числа, в день воскресенья, по отслужении мною утрени и вечери открылась нам Святая Афонская Гора – пристанище нашего хотения. Господи, приведи нас вскоре ко пристанищу сему небудному! Мати Божья, прими нас под кров Твой ненаветный монашеского безмолвия!
С 8-го на 9-е, по отправлении вечерни с акафистом святому Николаю Чудотворцу, получили мы желаемое от угодника Божьего, ибо все дни до сего безветрие продолжалось и ежели и завевал ветер, то всегда противный. Надежда же сущих в море православных – святитель Божий, приняв нашу усердную молитву, вдруг послал попутный свежий, но не крепкий ветер, так что корабль наш под всеми парусами побежал быстро ко Святой Горе, и на утро 9-го числа, в самый праздник угодника Божьего, достигли мы Горы Святой. Намеревались пристать в Ксиропотамской пристани, но Промыслом Божьим положили якорь пред русским монастырем, куда я не замедлил отправиться с корабля, но не впущен был тотчас во святую обитель по ложному слуху о свирепствующей аки бы в Иерусалиме чуме (и сие для того, чтобы мне принесть Царице Небесной акафистное моление вне обители, на самой земле святого Ее наследия). Вскоре, однако же, врата отверзлись, и принят я был внутрь старцами с любовью.
10-го числа сподобился в первый раз служить на горе божественную службу в церкви Св. Николая Чудотворца.
12-го ездил на Корею для получения присланных мне из России писем и оттуда проехал в скит пророка Илии. Воздал благодарение пророку и целовал настоятеля, отца моего духовного и всю братию; на другой день, 13-го числа, ездил в Иверскую Лавру и помолился Царице Небесной пред чудотворной Ее иконой, благодаря милосердие Ее от всего сердца. Из Лавры приехал на келлию, в которой в церкви хранятся мощи святых новых мучеников – трех отроков Евфимия, Игнатия и Акакия, омывших добровольно кровью своей скверну магометанства, которые осквернены были в младенчестве не по своей воле.
14-го числа в скиту Св. пророка Илии, во храме его святом, сподобился я, многогрешнейший, совершить божественную службу и на другой день, т. е. 15-го числа, паки возвратился в русский монастырь.
Положив у Святого и Живоприемного Гроба твердое намерение за полученную мной по четыредесятодневном моем в заключенном храме Гроба Господня молении животворящую, священную благодать принести Господу на Горе Святой, в новом во имя святителя Митрофана храме, благодарение четыредесятодневным служением божественной литургии, поспешил я исполнить ревностнейшее желание моего сердца. Но как, по неисповедимым судьбам Божьим, нашел я храм святой неконченым, или, лучше, оставленным без окончания до моего возвращения, – а медлить мне было невозможно по причине надлежащего последовать вскоре моего отправления в Афины, – то в ожидании окончания святого храма угодника Божьего Митрофана с разрешения духовного отца начал я с 17-го мая, со дня великой пятидесятницы, служение мое сорокадневное во храме святителя Николая. Господи благослови и сподоби до конца прейти благоугодно пред Тобою сие спасительное поприще во славу имени Твоего Святого и в возблагодарение Твоей благости за благое деяние мне новой жизни у Живоприемного Твоего Гроба.
Церковь Св. Митрофана Воронежского в Ильинском скиту. Современный вид. Фото М. Талалая
18-го числа, в праздник Святого Духа, по приглашению игумена и старцев сподобился отслужить божественную литургию в соборной Св. великомученика и целебника Пантелеимона церкви на греческом языке.
Продолжая божественное служение в несомненном чаянии окончить оное в оконченном новом храме великого угодника Божьего, к прискорбию моему увидел я чаяние мое неисполнившимся. Попущением Божьим свыше Сатана возбранил делу благому, возмутив старцев монастырских страшиться там, иде же не бе страх, так что, несмотря на обещание свое, отреклись они совершенно от своих слов и отказались вовсе от устроения в монастыре своем престола во имя великого святителя Митрофана [151] . Почему, продолжив ежедневное литургисание в монастыре до 8-го числа июня, в сие число отслужив угоднику молебен, и икону его святую изнесли из монастыря в русский Ильинский скит, для окончания там сорокадневного служения божественной литургии и пребывания безмолвного в нем до отъезда к новому своему месту [152] .
151
О. Аникита вообще неохотно высказывался о причинах недоумений между греками и русскими иноками Пантелеимонова монастыря. В письме в Одессу к своему приятелю подполковнику А.С. Сундию, служившему комиссионером Черноморского флота, о. Аникита писал: «Великий наш чудотворец святитель Митрофан не благоизволил по первому моему предположению иметь церковь в так называемом Русском монастыре, греческими отцами населенном, но восхотел водвориться между кровными своими поклонниками в русском ските Св. пророка Илии. Таковая перемена есть изволение самого святого, хотя видимые причины произошли от человеков. Отцы почтеннейшие Русского монастыря – по наущению от врага и попущением свыше – охладели несколько от первой своей ревности к нашему святому, и на сие охлаждение святой от них удалился». Анастасий Спиридонович Сундий собирал в Одессе пожертвования на строящийся во имя святителя Митрофана храм на скиту Св. пророка Илии и отправлял их на Афон. Так, в июле 1836 года Сундий переслал о. Аниките четыре тысячи пиастров. Переписка между о. Аникитой и Сундием поддерживалась постоянно и продолжалась до самой кончины первого. Сундий был воспитанником о. Аникиты по Морскому корпусу.
152
Инок Парфений в своем «Путешествии по Востоку» сообщает следующие подробности относительно перехода о. Аникиты из Пантелеимонова монастыря в скит Св. пророка Илии: «В 1834 году приехал из России иеромонах Аникита, князь Шихматов, великий постник. И приехавши во Святую Афонскую Гору, пристал в ските Илии Пророка. Потом пошел поклониться во всей Святой Горе Афонской; и обшедши многие монастыри, пришел в монастырь русский Св. Пантелеимона. Греки его встретили с честью. Он же, поклонившись святыне и посмотревши на обитель, слезно сожалел, что в таком горьком положении находится русская обитель во Святой Горе Афонской, как без презрения сирота, оборвана и обнажена, и без всякого украшения, и не имеет ни от кого покровительств. Потом приняли его на гостиницу и всячески обласкали, и все старцы просили его погостить у них, и он обещался. Они начали ему со слезами говорить: „Отче святый, умилосердитесь над своей матерью, русской обителью. Помилуйте ее, от всех оставленную. Облеките ее обнаженную. Что вам по Святой Горе вне своей обители бедствовать? Придите, отче, к своей матери в объятия и живите с нами в общежитии, в любви и спокойствии: и ведите, сколько вам угодно, русской братии, и возьмите любую себе церковь и любой корпус келий, и живите, и помогайте своей матери“. Князь же сказал им: „Благое ваше расположение к русским. Ежели исполните намерение и устоите в своих словах, ежели примите русских в свою обитель, то сия обитель будет счастлива: как она теперь в уничижении, так после будет славна и богата, и вы будете упокоены. Ежели я взойду в вашу обитель, то дайте мне место выстроить особенную русскую церковь во имя новоявленного святителя Митрофана Воронежского чудотворца“. Греки с любовью согласились и показали ему место. Князь остался у них погостить, и жил целый месяц, и в тонкости рассмотрел их жизнь. Тогда сказал: „Это не человеки. Еще я не монах, но только Бог привел видеть монахов“. И столько их возлюбил, что не хотел с ними разлучиться.
Греки ему предложили, чтобы по обычаю монашескому положил начало и переходил совсем. Он с радостью согласился. И положивши начало, поехал в скит Илии Пророка и дал всем русским повестку, кто желает в русский монастырь жить, да приходит к нему в скит Илии Пророка. И собралось к нему желающих двадцать пять человек, больше из малороссиян, и духовник Прокопий, тоже из малороссиян. В этом случае князь много ошибся, потому что не посоветовался с духовником Арсением. Не узнавши, кто какого свойства и разума, набрал много неблагонадежных. Хотя после и жалел, но уже поздно. Набравши братии и облачившись в священническую одежду, сам снял, и двое монахов взяли икону святителя Митрофана, и пошли пешии, а братия за ними; и шли от самого скита до русского монастыря двадцать верст. И греки дали русским церковь Иоанна Предтечи. И стал он звать духовника с собой в Иерусалим, а духовник Арсений с учеником своим, схимонахом Николаем, согласились и отправились в Иерусалим. Князь русскую братию перепоручил духовнику Прокопию. До отъезда князя стало между братией расстройство: русские – разный сброд – под началом жить непривычны, да и духовник такой же. Русские греков уважать и слушаться не стали, но стали противоречить, еще к тому же и стращать, что монастырь наш, русский, а начальник у нас князь; мы вас выгоним. Отчего греки, вся братия, смутились, и начались повседневные скорби и искушения. И стала их высокая общежительная жизнь расстраиваться. И стали говорить игумену Герасиму и старцу Венедикту, что мы с русскими жить не можем и богатства их не хотим: лучше сухари с водою будем есть, да одни; русские расстроили всю нашу жизнь. Хотя игумен Герасим много их уговаривал, внушая: когда князь приедет из Иерусалима, мы все устроим, а строптивых вышлем. Но старец Венедикт стал колебаться. (Князь же в Иерусалиме получил указ Святейшего Синода ехать в Афины в посольство, в придворную церковь. И так пошло одно за другим расстройство. Однако князь прежде приехал в Афонскую Гору узнать, как живут братия.) По приезде его русские стали жаловаться на греков, а греки на русских. Потом пришли греки к нему на гостиницу. Старец Венедикт со старейшими пали пред ним на землю, и все заплакали, начали просить прощения, что не устояли в своем слове. Князь же спросил их: „Стало быть вы не хотите, чтобы русские у вас жили?“ Они сказали: „Прости нас, отче святый, не можем и не хотим; не хотим вашего богатства: расстроили мы всю свою жизнь с русскими“. Князь же, услышавши сие, горько заплакал и сказал: „Жалко мне этой святой обители, что много она претерпевает бедствия“. Потом встал и пошел в церковь; надел на себя ризы и испросил у всех прощения. Греки некоторые весьма плакали, а наипаче игумен Герасим: ибо он знал, что, лишаясь русских, обитель будет бедствовать. Князь же со всеми русскими пошел вон и ничего с собой не взял, кроме одной иконы святителя Митрофана; а прочее все оставил в русском монастыре, ризницу и иконы, и церковные сосуды, и русские книги. Хотя греки и предлагали все забрать, но он сказал: „Пусть все в святой русской обители останется для памяти. Когда паки русские взойдут, тогда пригодится им“. И потом пошли в скит и пришли к старому русскому монастырю; там остановился князь и отслужил над русскими костями панихиду. Пришедши в скит Илии Пророка, сказал всем русским: „Идите, братия, кто куда знает. Теперь я вам не начальник; не умели жить в монастыре: идите, странствуйте“. Потом икону святителя Митрофана и большую сумму денег препоручил скитскому духовнику, иеросхимонаху Павлу, и просил его возыметь попечение о сооружении храма святителю Митрофану. А сам простился с духовником Арсением и прочими отцами, взял двух учеников и отправился в Афины.
Греков русского монастыря более побудили на изгнание князя греки прочих монастырей, потому что стали полагать, что ежели русские вселятся в монастырь, то у всех монастырей свою землю отберут, а наипаче, ежели будет жить князь. Греки Руссика не могли понять сего; только один игумен Герасим это все понимал, но воля была не его. А когда выгнали князя с русскими, напало на оставшихся греков уныние и скорбь, и совершенно лишились тишины душевной и телесной». (Сказание о странствии и путешествии по России… инока Парфения. Ч. II. С. 218–222).