Путешествие парижанки в Лхасу
Шрифт:
Мы не стали ставить палатку и растянулись на земле.
Когда Йонгден делал покупки у подножия Ку-ла, он слышал разговоры о разбойниках, которые бродят в этих краях, и мы не хотели рисковать, опасаясь привлечь к себе их внимание. Все же мы развели небольшой костер, чтобы приготовить чай, и погасили его, как только вскипела вода.
Мы позволили себе понежиться утром, чтобы отдохнуть после ночного перехода. Затем отведали мучной каши, показавшейся мне восхитительной по причине моего превосходного аппетита, который еще больше усилился от бодрящего высокогорного воздуха и долгих ежедневных переходов. И тут перед нами появился человек. Я сразу его узнала: это был один из крестьян, перевозивших багаж пёнпо, которого мы встретили, поднимаясь к То-ла. Разумеется,
Как можно догадаться, крестьянин попросил Йонгдена погадать ему (мой сын уже начал привыкать к этому занятию), а затем удалился, взяв с нас обещание, что мы остановимся в его доме, расположенном неподалеку, в деревне под названием Жьятонг.
В то же утро мы прошли еще через один небольшой перевал, а затем, после длительного спуска по ровной тропе, оказались среди возделанных полей. Немного дальше мы повстречали большую ватагу паломников. Несколько человек обратились к моему спутнику с неизбежной просьбой предсказать им будущее. На сей раз целью мо [67] было выяснить, нужно ли им брать с собой к Ха-Карпо маленького осла, нагруженного вещами, или лучше оставить животное в монастыре Педо, где хозяин заберет его, возвращаясь домой.
67
Мо — различные способы гадания.
Сердобольный прорицатель не мог не избавить бедного ослика от тягостного похода по тернистым тропам и перевалам, которые в это время года, вероятно, были завалены сугробами снега. Он заявил, что животное, несомненно, погибнет, если его поведут к Ха-Карпо, и что эта смерть, которая случится во время паломничества, значительно уменьшит заслуги богомольцев и снизит шансы на благополучное завершение их святого путешествия.
Йонгдена осыпали похвалами за бесценный совет, а дары, в которых реально выразилась признательность странников, пополнили наш запас продовольствия.
В то время как юноша милостиво решал судьбу невинного животного, появился некий лама в роскошном одеянии из желтого атласа; он и несколько его слуг восседали на прекрасных лошадях.
Я заметила, что, проезжая мимо нас, он украдкой бросал взгляды в сторону моего приемного сына. Быть может, его душу тоже терзали различные вопросы и он хотел разрешить их с помощью «ясновидящего» в красной шапке, умевшего разгадывать секреты судьбы. Но лама был слишком важным, чтобы осквернить дорогую парчу своего прекрасного дорожного костюма, ступив на пыльную тропу. Он дважды поворачивал голову в сторону Йонгдена, но заметил, что я наблюдаю за ним. Тогда, видимо устыдившись, что он обратил внимание на заурядного арджопа, лама выпрямился в седле, и я проводила взглядом его спину цвета солнца и навес из позолоченного дерева, прикрывавший его голову и напоминавший крышу монастыря, настоятелем которого он был.
Вторая половина дня едва началась, нам не хотелось так рано делать остановку. Поэтому, вместо того чтобы искать дом гостеприимного крестьянина, мы постарались быстро пересечь деревню.
Мы уже приближались к последнему дому и шли вдоль стены, огораживающей какой-то двор, как вдруг открылась дверь, и человек, встречи с которым мы стремились избежать, возник перед нами, отделившись от стены, словно призрак.
Должно быть, он поджидал нас, и, хотя у меня были все основания полагать, что крестьянин отнюдь не сомневается в нашем тибетском происхождении, это обстоятельство вызвало у меня беспокойство. Йонгден тщетно пытался с ним спорить; добрый селянин не желал ничего слышать. Почему же, недоумевал он, мы непременно хотим следовать дальше, если все равно не сможем добраться до ближайшей деревни засветло.
Мне надоела настойчивость крестьянина, но я опасалась, что мое поведение покажется слишком подозрительным, если я буду упорствовать в своем отказе. Поэтому я сделала знак Йонгдену, чтобы он поддался на уговоры, и мы вошли в дом, громогласно выражая свою признательность его хозяевам и желая им благополучия, как подобает беднякам. Нас провели на второй этаж, где располагались жилые покои; на первом этаже, как принято в Тибете, размещался хлев.
Я впервые попала в тибетский дом под видом нищенки. Его внутреннее убранство было мне знакомо, но в связи с ролью, которую я избрала, мое положение было иным, чем во время предыдущих странствий.
Теперь мне было суждено изведать на собственном опыте немало вещей, которые до сих пор я наблюдала лишь издали. Мне предстояло сидеть на шероховатом кухонном полу, где ежедневно оставалось множество следов жирного супа, масляного чая и плевков домочадцев большой семьи. Я представила, как добрейшие женщины, преисполненные благих намерений, будут протягивать мне остатки мяса, которое резалось на подолах платьев, не один год заменявших им кухонные тряпки и носовые платки. Мне придется есть, подобно беднякам, обмакивая тсампа немытыми пальцами в суп или чай, а также приспосабливаться к обычаям, одна мысль о которых вызывала у меня тошноту.
Однако в этом суровом испытании будут и свои преимущества. Заурядное одеяние нищей паломницы позволит мне подметить немало деталей, недоступных западным путешественникам и даже тибетцам высшего общества. К знаниям, полученным от тибетских ученых, добавятся другие, не менее интересные сведения, которые я приобрету в среде простых людей. Ради этого стоило преодолеть свою брезгливость.
Хозяин дома, где мы остановились, был зажиточным крестьянином, но тем не менее он не стал возражать, чтобы мы сварили обед из собственных продуктов. Когда суп был готов, он также не отказался от своей порции, вероятно полагая, что заслужил ее благодаря нескольким репкам, которые он мелко порезал и бросил нечищеными в котелок.
Вечером явились гости, и наш хозяин не преминул поведать им о щедрости двух чиновников по отношению к нам. В ответ Йонгден дерзко заявил, что благородные господа из провинций Ю и Цанг, будучи образованными и набожными людьми, никогда не забывали оказывать верующим милости, и он привык к таким подношениям.
Я воспользовалась случаем, чтобы выяснить, где еще нам следует рассчитывать на встречу с пёнпо из Лхасы, сославшись на то, что мы истратили все свои деньги за время долгих странствий и надеемся лишь на милосердие благочестивых вельмож, чтобы обеспечить себе пропитание, пока не вернемся домой.
Я придумала это, чтобы, не возбуждая подозрений, добыть как можно более точные сведения о местонахождении представителей лхасских властей. Таким образом, настойчивость, с которой я справлялась о мельчайших подробностях расположения дзонгов [68] и скрытых путей, ведущих к ним, объяснялась тем, что я как бы опасалась пройти мимо этих благословенных мест, где манна небесная сыплется в котомки бедных арджопа.
Странники, столь рьяно искавшие встречи с властями, должны были внушать доверие, и если даже у кого-то возникли бы сомнения по поводу моей национальности, они тотчас же развеялись бы от похвал, которые я расточала зачастую мнимым щедротам наместников, через владения которых мы проходили.
68
Дзонг — первоначально: укрепленный замок; в наши дни это слово относится к любому жилищу высокопоставленного правительственного чиновника или вождя племени, когда его не именуют поданг — дворец.