Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
время, между тем как жаркая погода с каждым днем приближалась, и мы боялись
совсем не найти дождевой воды, местами сохранявшейся в пустыне; во-вторых,
потому что меня начали беспокоить хо-дившие здесь обо мне смехотворные
слухи. Многие видели во мне благочестивого дервиша, однако кое-кто не мог
отказаться от мысли, что я - влиятельный посланник султана, говорили, будто
я привез с собой тысячу ружей, что я поддерживаю связь с турецким послом в
Тегеране и теперь
это дошло до слуха русских в Ашуре, они бы, конечно, посмеялись над этим,
но, может быть, стали бы наводить справки о странном чужаке, и тогда
рас-крытие моего инкогнито могло повлечь за собой жестокую, возможно вечную,
неволю. Поэтому я непрестанно просил* [60] *Хаджи Билала хотя бы покинуть
Гёмюштепе. Раньше он тоже проявлял нетерпение, но теперь, после того как
Ильяс согласился взять нас с собой, больше не беспокоился и на все мои
настойчивые просьбы неизменно отвечал, что с моей стороны было бы
ребячеством пытаться предвосхитить предначертания судьбы. "Поспешность твоя
напрасна, - говорил он мне, - ты останешься на берегу Гёргена до тех пор,
пока насиб (судьба) не повелит тебе пить воду в другом месте. И никто не
знает, когда это будет, скоро или не скоро". Представьте себе, какое
впечатление такой истинно восточный ответ производил на человека, имевшего
основания для нетерпения. Конечно, я понял, что найти выход невозможно, и
покорился своей участи.
В тот же день несколько каракчи привели из разбойничьего похода пятерых
персов. Один из них был человек состоятельный. Разбойники прошли на лодке
мимо Каратепе под предлогом, будто хотят купить фрукты в персидской деревне.
Сделка была заключена, и, как только ничего не подозревавшие персы появились
с товаром на берегу моря, их схватили, связали по рукам и ногам и, по горло
закопав в их собственную пшеницу^40 , привезли в Гёмюштепе. Я подошел, когда
вынимали этих несчастных; у одного из них была опасная рана, и я слышал, что
туркмены называли этот поступок гнусным. Русские в Ашуре тоже взялись за это
дело и угрожали высадкой, если пленников немедленно не освободят. Так как
разбойники наотрез отказа-лись отпустить свою добычу, я думал, что все
остальные туркме-ны, которым русская высадка грозила бедой, примутся
угова-ривать своих соплеменников; отнюдь нет - они бегали взад и вперед,
раздавали оружие, чтобы встретить русских врагов всерьез, если они
высадятся. Интересно, что мне тоже дали в руки ружье, и я был немало смущен,
размышляя, в кого же мне тогда, собственно, надо будет стрелять. К счастью,
дальше
удивляла читателя, мы должны заметить, что правительство Персии
рассматривает всякую высадку русских вооруженных сил на это побережье как
враждебное посягательство на его собственные земли и предпочитает терпеть
разбойничьи действия туркмен, не прибегая к помощи русского оружия, которое
in partibus, пожалуй, приносит выгоду, но in toto^41 может причинить большой
вред.) На другое утро совсем близко к берегу подошел русский пароход, но
дело было улажено дипломатическим путем, т. е. туркмены дали заложников на
будущее, а пятеро персов остались в цепях. Состоятельный пленник заплатил
выкуп в 100 дукатов, другой, с покалеченными руками и ногами, был освобожден
в честь русских, а трех сильных мужчин в тяжелых цепях отправили в Этрек
[Атрек], место мучений всех рабов.
Название "Этрек", относящееся не только к реке, но и ко всей окрестной
местности, населенной туркменами, - самое страшное слово и ужасающее
проклятие для несчастных жителей Мазендерана и Табаристана; если у перса
слетает с уст восклицание "Этрек биуфти!", т. е. "Чтоб тебе в Этрек
свалиться!", значит, он *[61] *очень раздосадован. Так как Этрек был
назначен местом сбора нашего каравана, мне представилась возможность увидеть
вблизи это гнездилище ужаса. Ханджан еще раз проявил доб-роту, настоятельно
отрекомендовав меня в качестве гостя Кульхану, пиру (седобородому) каракчи,
который случайно зашел к нам по какому-то делу. У этого старого грешника
была мрачная, отталкивающая внешность, и он отнесся ко мне отнюдь не
дружелюбно, когда меня поручили его гостеприимству. Он долго всматривался в
мое лицо, время от времени шептал что-то на ухо Ханджану и, казалось, изо
всех сил старался разглядеть во мне нечто такое, чего не видели остальные.
Впрочем, вскоре я узнал причину этой недоверчивости. В молодости Кульхан
вместе с состоящим теперь на русской службе Хидр-ханом побывал в России,
долго жил в Тифлисе и довольно хорошо познакомился с нашим европейским
образом жизни. Он сказал, что повидал людей многих национальностей, а вот
османов видеть не приходилось; он знает, что это племя, родственное
туркменам и что османы очень похожи на них, и он крайне удивлен, не найдя во
мне никакого сходства. Хаджи Билал возразил, что его сведения неверны, так
как сам он несколько лет прожил в Руме и ничего подобного не замечал. Затем