Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
противном случае тебе придется тут же остаться посреди пустыни".
Я терпеливо выслушал все это, однако, когда они кончили говорить,
притворился крайне возмущенным и обратился к Хаджи Салиху, сказав ему так
громко, что это слышал сам керванбаши: "Хаджи, ты видел меня в Тегеране, ты
знаешь, кто я, скажи Амандурды (так звали предводителя нашего каравана), что
ему, как честному человеку, вовсе не подобает обращать внимание на речи
пьяного
религией не шутят, он не должен более касаться этого опасного вопроса,
потому что в Хиве он узнает, с кем имеет дело". Я выкрикнул последние слова
так громко, что они были услышаны по всему каравану; мои товарищи, те, что
победнее, начали горячиться и, не удержи я их, бросились бы все на Эмира
Мухаммеда, злонамеренного аф-ганца. Более всех был охвачен пылом сам
керванбаши, и я слышал, как на сыпавшиеся со всех сторон замечания он все
время отвечал: "Худаим билья", т.е. "Бог ведает!". Он был очень честный
доброжелательный человек, но, как истинный житель Востока, не столько по
злобе, сколько из любви к таинственности со всей силой хотел разоблачить во
мне переодетого чужака, хотя в некоторых вопросах религии (меселе) он брал у
меня уроки и еще в Гёмюштепе слышал, что я прочел много книг.
На этот раз, как я уже заметил, опасность для меня уменьшилась, но, к
великому моему сожалению, я видел, что подозрение с каждым шагом возрастает
и мне будет стоить больших усилий делать даже краткие заметки. Меня очень
огорчало что я не мог узнавать названия станции. В пустыне, как бы велика
она ни была, каждому месту, каждому холму и каждой долине номады, населяющие
отдельные оазисы, дали особое имя, так что я получив точное указание, смог
бы обозначить каждую точку на карте Средней Азии. Против хитрости можно было
употребить только хитрость, и скудные заметки, собранные мною об этих
дорогах, есть бедный плод той уловки, описанием которой я не хочу докучать
читателю. Как горько бывает путешественнику, когда он после долгой борьбы и
великих *[76] *опасностей достиг желанною источника и все же не может
освежить свою изнемогающую от жажды душу!
Через восемь часов мы снова пустились в путь, но шаги наши после
двухчасовою непрерывного движения становились все медленнее. Несколько
туркмен спешились и очень тщательно осмотрели холмы справа и слева. Как я
узнал впоследствии, один из моих спутников, Aит Мухаммед, хотел отыскать
могилу своего брата, убитого в одной из битв в прошлом году; он даже привез
с собой гроб, чтобы забрать труп в Хиву. Было около 2 часов пополудни, когда
мы
того как были про-читаны соответствующие молитвы и отрывки из Корана, в чем
я вынужден был принять живейшее участие, полуистлевший труп положили в гроб
и укутали войлоком, затем один из очевидцев поведал нам подробности боя.
Этим он хотел возвеличить покойного, что ему и в самом деле удалось, так как
вос-хваляемый поступок заслуживал самого высокого одобрения. "В нашем
караване, - начал рассказчик, - было много персов, иду-щих из Хивы в
Астрабад, и среди них был очень богатый купец по имени Молла Касым из
Астрабада, который много лет вел торговлю между Персией и Хивой и не только
был гостем покойного в Хиве, но и в пути находился под его защитой. Судьбе
было угодно, чтобы Молла Касым в прошлом году отправился на родину с большой
суммой денег; и хотя он был одет по-туркменски и хорошо знал наш язык, все
же харамзаде (негодяи^45 ) из Этрека узнали его. Они вышли навстречу
каравану и напали на нас. Противники значительно превосходили нас числом;
несмотря на это, мы сражались восемь часов, и, когда мы убили двоих из них,
они крикнули, чтобы мы выдали жирную персидскую собаку (имелся в виду Молла
Касым), тогда они прекратят бой, потому что от нас им ничего не надо. Легко
понять, что никто из нас, в том числе покойный, не мог пойти на это, и, хотя
перс, убоявшись пуль, просил о прекращении огня и хотел было сдаться, бой
все же продолжался. Вскоре после этого его (он показал на труп) сразила
пуля. Он упал с коня и поручил своего гостя, перса, плачущего от страха, как
дитя, своему брату Аит Мухаммеду, под чьим руководством мы продолжали бой до
следующего утра, когда разбойники с поте-рями отошли. Похоронив покойного,
мы двинулись дальше, и три дня спустя перс невредимым был доставлен в
Астрабад".
Как бы благородна ни была эта картина туркменского гостеприимства, все
же его прелесть исчезает, если я сделаю здесь небольшое отступление, в
котором инстинктивный характер туркменского гостеприимства предстает в
причудливой форме. Один из моих нищих спутников во время моего пребывания
среди туркмен отправился наносить свои визиты за подаянием, облачившись в
худшие из лохмотьев. Настранствовавшись за день, он вошел вечером в стоявшую
особняком юрту, чтобы переночевать там. Как принято, он был встречен
дружески, но *[77] *вскоре он заметил, что хозяин дома был в большом
затруднении и бегал взад и вперед, словно искал что-то. Нищему уже