Путешествие в Элевсин
Шрифт:
У развалин кумирни, где горел наш костер, начиналась дорожка, которой я не заметил раньше. Вернее, я видел ее следы – но белые камни, торчащие здесь и там из травы, не складывались в понятный рисунок. Лунный свет все изменил.
– Куда ведет эта тропа? – спросил я.
– К берегу.
– Какому?
– Идем, – ответил Порфирий. – Сейчас увидишь сам.
Мы прошли через чащу, перевалили через склон холма – и я увидел впереди реку.
Такую широкую, что другой ее край не был различим. Дорожка спускалась,
Порфирий запрыгал по камням вниз. Я – следом.
Недалеко от берега прежде стоял еще один храм, гораздо больше кумирни. От него осталась только россыпь камней и легкий пунктир колоннады, но когда я глядел на него краешком глаза, мне грезились темные колонны, золотой треугольник фронтона и даже выбеленные луной статуи на крыше. Конечно, это был ночной обман зрения, но он был прекрасен.
На одном дыхании мы сбежали до середины спуска к реке. Выбрав место с величественным видом, Порфирий остановился.
– Пришло время сказать тебе, Маркус, почему ты со мной и что происходит на самом деле.
– А разве я не знаю, господин?
– Ты думаешь, мне понадобился умелый телохранитель. Это так, и ты, конечно, замечательно справляешься со своей работой…
Порфирий провел ладонью по горлу, и, дав мне время переварить сарказм, продолжил:
– Но ты здесь по другой причине. Ты победил в назначенном богами состязании. Ты отмечен божеством и должен войти в Элевсин. Говорю это как жрец жрецу. Не забывай, что я великий понтифик.
– Но Элевсин в Греции, господин, – ответил я.
Порфирий улыбнулся – снисходительно, словно с ним разговаривал глупый школьник.
– Элевсин везде и нигде. Он возникает не в раскинутости пространства или временной протяженности. Он появляется там и тогда, когда в тебя входит тайна, Маркус. Не пытайся понять. Боги пожелали сделать так, чтобы мы были слепы и видели лишь то, на что они открывают нам глаза специально.
– Я вижу все вокруг вполне ясно, – ответил я.
– И тебя ничего не удивляет?
Я пожал плечами. Можно было сказать, что мне странно вот так запросто стоять у реки в компании владыки мира – но Порфирий, думаю, понимал это и сам. Меня волновала приятная легкость, с которой давались каждое движение и мысль. Но здесь, возможно, дело было в этих печеньях: если они содержали элевсинское таинство, оно могло как-то действовать на рассудок и тело.
Тогда понятно становилось, отчего мой ум воскрешает древние здания, почти что видя их наяву – и сообщает всему вокруг таинственную красоту.
– Я весьма хорошо себя чувствую, – сказал я. – Луна рисует мне волшебные картины… Больше ничего необычного не происходит, господин.
– Да? Оглядись внимательно еще раз.
Я сделал как было велено. Обычная ночь,
– Никогда не видел в небе над Римом такой луны, – сказал я. – И такой красивой ночной реки.
– Такой красивой реки? – переспросил Порфирий и захохотал.
Мы дошли до воды. Порфирий начал раздеваться, и я понял, что он хочет купаться. Придется последовать за ним, но меча с собой не возьмешь. Для водной защиты ему следовало нанять ретиария с трезубцем и неводом.
Для своих лет Порфирий неплохо выглядел без одежды – его сложно было назвать изнеженным. Про него, впрочем, говорили, что он усердно тренируется в дворцовой палестре под руководством цирковых чемпионов. Как бы римский тренер при случае не уронил его головой о камни…
– Ну? Последняя попытка, Маркус. Ничего странного вокруг, точно?
Я огляделся. Что же он имеет в виду? Может, эти развалины? Но мало ли их под Римом.
– Нет, господин.
– Тогда плывем.
Мы вошли в теплую как лоно девственницы воду и поплыли к луне.
Луна была всюду: огромная и целая – в небе, разбитая на дрожащие осколки – в воде. В этом, верно, скрывались какие-то философские и даже мистические смыслы, но телохранителю по таким поводам лучше не размышлять. Боец наслаждается жизнью, пока она есть.
Ночь была прекрасна. Казалось, в черной реке возникла другая, золотая и нежная, струящаяся наперерез течению тьмы. Мы плыли неспешно, словно в городских термах, а потом Порфирий повернул ко мне лицо.
– Раз ты не догадываешься, в чем странность, я объясню. Скажи, Маркус, где это рядом с Римом ты видел такую огромную реку?
Мысль эта действительно ни разу не пришла мне в голову за всю ночь. И здесь было самое удивительное из всего случившегося. Ведь это не Тибр…
Сердце мое сжалось от страха. Если я мог проглядеть такую несообразность, что еще могло скрываться от моего взора?
Быть может, вокруг прямо сейчас дерутся титаны, клубятся древние гидры, рушатся миры, играют на лирах нимфы – а я ничего не замечаю, потому что никто не раскрыл мне на это глаза? Порфирий прав: боги хотят, чтобы мы были слепы и видели лишь назначенное.
– Так что это за река, Маркус?
– Я не знаю, господин. Но ты прав, рядом с Римом подобной нет…
– Ты знаешь. Просто сознайся себе. Ну?
Я еще не понимал, о чем он, но мне становилось все страшнее плыть в золотое марево. Теперь мне казалось, что впереди горит костер и кто-то машет нам рукой. Но на реке, конечно, такого быть не могло.
– Вспомни…
Мой ум не хотел ничего вспоминать. Не хотел ни за что поворачиваться в ту сторону. Но в этом более не было нужды.
Я вдруг услышал (вернее, понял, что давно уже слышу) доносящийся со всех сторон вибрирующий звук: