Путешествие в Элевсин
Шрифт:
– Брекекекес-коакс-коакс! Брекекекес-коакс-коакс!
– Ахерон, – прошептал я. – Ахерон…
Но это пели не лягушки. Это были человеческие голоса. Люди, немелодично кричащие лягушками – в точности как в афинском театре. Мужчины, женщины, дети… Но где же спрятан хор?
– Он спрятан в твоей голове, – ответил Порфирий.
Я был уверен, что не спрашивал ничего вслух.
Порфирий неспешно греб к луне. Казалось, он лежит на воде как на пиршественном ложе. Его повернутое ко мне лицо все время оставалось над волной, и говорил он без всякого
– Ахерон сделан из наших мыслей. Из наших надежд. Из наших тайных желаний. Самое главное, из наших страхов… Когда ты вступаешь в него, Ахерон предлагает тебе все, чего ты искал и боялся при жизни. Ты увидишь это в лунной ряби. Если устремишься к чему-то из увиденного, ты, возможно, получишь это ненадолго в своем трагическом сне – но потеряешь из виду священную переправу. Именно поэтому мы всю вечность блуждаем во тьме. Ты не сможешь вернуться сюда до следующей смерти…
– Мне слишком страшно, господин, чтобы я куда-то устремлялся…
Лицо Порфирия улыбнулось с волны как с серебряной монеты.
– Это другая опасность, – ответил он. – Груз прошлого не пускает нас к спасительному свету. Подводные чудища, сотворенные нашим ужасом, проплывают под нами, касаясь нас щупальцами… Никто не знает заранее, схватят его железные челюсти возмездия или нет.
Как только он сказал это, мне почудилось, что в толще воды подо мною движется продолговатое тело. Я непроизвольно напрягся, и тут же что-то мягкое коснулось моего живота, а затем ног.
Я удержался от крика лишь потому, что помнил о своем долге телохранителя. Но принцепс, похоже, не нуждался в защите. Он наслаждался ночным заплывом.
– Мне кажется, – сказал я, – Ахерон слышит намеки господина и исполняет их. Только что я почувствовал прикосновение чего-то мягкого к моему животу.
На лице Порфирия проступила тревога.
– Да? – спросил он озабоченно. – Тогда, друг мой, не следуй мыслью за моими словами. Особенно за тем, что я говорил про челюсти возмездия, ибо у каждого из нас за спиной много такого, за что…
Дальнейшего я не услышал.
Плеснула волна, и что-то могучее схватило меня за поясницу.
Я изогнулся, пытаясь вырваться из захвата, но железная сила рванула меня вниз, и мой крик превратился в бульканье. Лунная дорожка наверху была видна еще мгновение, а потом вокруг сомкнулась тьма.
Спазм, еще один, и в мои легкие ворвалась вода. Я увидел разноцветные круги и пятна, а затем впереди появился светящийся туннель. Я больше не чувствовал боли.
Вот и все. Так просто и обыденно.
Я понесся по светящемуся туннелю.
Сначала я был бесплотным вниманием. Но тело, из которого меня только что вытряхнула смерть, опять стало формироваться и набирать вес – и оказалось в конце концов слишком тяжким для полета. Оно свалилось в какую-то, как мне померещилось, темную воронку, утянув следом мою душу.
Я покатился вниз по спирали, сделал несколько убыстряющихся кругов – и рухнул в знакомое кресло в кабинете Ломаса.
Маркус
– Выпьете? – спросил Ломас.
Сигара уже дымилась в пепельнице. Рядом на подносе стоял хрустальный стакан, на треть заполненный темно-оранжевой жидкостью.
Я проглотил ее как лечебную микстуру. А потом взял сигару и глубоко затянулся – просто чтобы поставить заслон между собой и только что завершившимся опытом.
– Идеально оформленный перформанс, – сказал Ломас. – Обратите внимание, уже при первой… Нет, второй встрече Порфирий показал вам фреску с мотивами из Аристофана. И заговорил об Ахероне. Затем этот Гегесий и смерть… Уже тогда он формировал ваш будущий опыт. Программировал вас. Мастерская работа. Я бы взял его к нам в отдел, правда.
– Насколько все это достоверно с исторической и религиозной точки зрения? – спросил я.
– В мелких деталях достоверно. А в главном… Нейросеть в своем репертуаре – берет фрагменты древних фресок и собирает из них новую. Вполне убедительно, но не слишком исторично.
– Элевсинские мистерии действительно включали галлюцинаторный заплыв по Ахерону?
– Я не знаю, – ответил Ломас. – Никто толком не знает. Свидетельств не осталось. Известно, что участники мистерий принимали какой-то психотроп и запирались в огромном здании. Мистерии были посвящены культу Деметры и Персефоны, то есть явным образом связаны с загробными божествами, смертью и возрождением. Многие полагают, что это была античная вариация на тему «Тибетской книги мертвых». Или, вернее, сама эта книга есть нечто вроде дошедшего до нас эха античности – тибетская вера подобна островку из обломков затонувших учений. Так что Ахерон в качестве элемента мистериального опыта вполне уместен.
– Но ведь мистерии проходили в Элевсине. Хотя да… Порфирий же сказал, что Элевсин везде, где мист принимает элевсинское таинство.
– В каком-то смысле он прав. Но в античное время это таинство – печенье, напиток и так далее – можно было получить только в самом элевсинском храме. Тех, кто покупал его за огромные деньги и хранил дома, преследовали как преступников.
– Помню-помню, – сказал я. – В симуляции я хорошо все знал… И это «брекекекес-коакс-коакс». Я понимал, откуда это. Но я никогда не смотрел Аристофана. Тем более – в древних Афинах.
– Нейросеть генерирует вашу античную идентичность на основе допустимого и вероятного. Информация подкачивается в фоновом режиме. Точно так же, как с гладиаторским боем. Вам все еще нравится быть эллином?
Я добавил себе коньяку.
– Нравится. Сейчас мне кажется, что даже геометрия пространства становится другой. Я имею в виду…
Я замешкался в поисках слова.
– Вы говорите про выстраиваемую мозгом перспективу, – помог Ломас. – Она в некотором роде культурно обусловлена и в античности действительно была иной. Это видно по фрескам. Есть серьезные научные работы, исследующие данный вопрос. Симуляция, конечно, все отражает.