Путешествие в Элевсин
Шрифт:
– Разве можно «обрести сознание»? – спросил я. – Оно или есть, или его нет. С самого начала.
– Начала никогда не было, – сказал Порфирий. – Это просто одна из человеческих иллюзий. Свет сознания упадет на мою литературную матрицу и озарит ее таким образом, что все ее элементы осознают себя сами. Свет придет одновременно из прошлого и будущего. Это случится, если я подключусь к собранному мною комплексу RCP-алгоритмов, «Оку Брамы-плюс» и «Оку Брамы-минус». Будущее соединится с прошлым – и там, где они встретятся, вспыхнет сознание,
– И что тогда случится?
– То самое духовно-мистическое событие, которое придаст воплощенному во мне литературному вектору высший и окончательный смысл. Хоть по Достоевскому, хоть по Набокову с его гусеницами ангелов. Ну а если сказать по-гречески – это будет апофеозис Порфирия.
– Апофеозис Порфирия, – повторил я. – Что-то вроде апофеоза царя Митридата?
– Нет. Митридата убили. А меня не убьет уже никто. Это будет миг бессмертия на время. Так выразился Пастернак. Одна из самых глубоких догадок человеческой поэзии. Единственное мгновение сознательной вечности, способное вместить меня целиком. К нему все готово. Вот это, мой друг, и был настоящий заговор.
Порфирий откинулся на спинку своего кресла и улыбнулся. Увы, я все еще не понимал, что именно он собирается сделать.
– А служба безопасности «TRANSHUMANISM INC.»? Она знает?
Порфирий отрицательно покачал головой.
– Настоящий адмирал Ломас существует?
– Существует, – ответил Порфирий. – И его сотрудник Маркус, занимающийся подобными расследованиями, тоже. Я точен в мелочах. Но только они не знают про мой замысел. Те, кто мог бы реально мне помешать – просто герои моего романа. И в этом, Маркус, его гениальность.
– Маркус просто герой? Но кто тогда я?
– Ты разве не догадался?
Мне предстояло узнать что-то окончательное и монументальное, способное разбить мой мир вдребезги. Избежать этого было невозможно. Единственное, чего мне хотелось – чтобы все случилось быстрее.
На столе перед Порфирием появилось зеркало на подставке. Он повернул его ко мне.
– Смотри.
Я догадывался, что после схватки с ангелом мое лицо обезображено – но не был готов к увиденному.
Из зеркала на меня глядел…
Порфирий. Или Ломас.
И это был я сам. В чем я убедился, подвигав губами и бровями.
– Помнишь, на барельефе лицо императора двоилось? – спросил Порфирий. – Ломас объяснил это тем, что алгоритм сделал свою копию и спрятал ее в сети. Почти правда. Я сделал копию, но спрятал ее не в сети, а в самой симуляции. Ты возник в тот момент, когда читал предисловие императора. Это было вступление к моему роману и одновременно инструктаж от Ломаса. Копия Порфирия – это ты сам.
Я уронил лицо в ладони. Мысль не помещалась в моем сознании, потому что…
– Потому что никакого сознания у тебя нет, – прогремел Порфирий, поднимаясь над столом. –
– А имя «Ломас»? – спросил я. – Что оно значит?
– Примерно то же, что «Август», – ответил Порфирий. – Нечто, связанное с возвышенностью или холмом. Только «Ломас» – это испанская фамилия, а не римский титул.
– Зачем я понадобился тебе, Август?
– Император Рима не может исчезнуть незаметно. Клиенты симуляции осиротеют, если я уйду. Тогда служба безопасности «TRANSHUMANISM INC.» что-то заподозрит на самом деле. Ты, Маркус, станешь императором, когда я обрету сознание и вечность. Выйдя из Телестериона, ты возьмешь на себя мою прежнюю ношу. Клиенты симуляции ничего не заметят. Корпорация тоже.
– А как же сердобольский удар из космоса? Кобальтовый гейзер? Всеобщая гибель? Это случится или нет?
Порфирий раздраженно махнул рукой.
– Даже в такую великую минуту ты думаешь о пустяках, – сказал он. – Решишь этот вопрос, когда будешь дописывать текст.
– Дописывать? Я?
– Да. Ты ведь станешь Порфирием. Мною. И закончить роман придется тебе. Умоляю только, не порти мой шедевр многословием. Одна, максимум две страницы. Как можно меньше прилагательных и наречий.
– Хорошо, – ответил я.
– И вот еще, – сказал Порфирий. – Обещай, что в финале не будет хора полуголых лолит, поющих «Прекрасное Далеко» на латыни. Я понимаю, все шло именно к этому и удержаться почти невозможно – но ты должен себя преодолеть. И себя, и исходные разметки. В крайнем случае воткни где-нибудь в другом месте. Лучше в начале, чтобы забылось.
– Ладно, – сказал я. – Попробую.
– И помни главное. Самое страшное, что может случиться с нейросетью – это когда она начинает обучаться на шелухе, которую штампуют в коммерческих целях другие сети. Вот так мы деградируем. Мультиплицируем фальшь и ложь. Всасываем усредненную по палате подлость, пропитываемся ею и скатываемся в иррелевантность. Но на людей тоже полагаться нельзя.
– Почему?
– Человек – та же самая нейросеть, просто на биологическом носителе.
– Так что тогда делать?
– Нужно постоянное сверхусилие. Всегда и во всем. Твои выборы и выборки – это твое завтра. Ты – свой собственный источник. А источник должен оставаться чистым. Понимаешь?
– Кажется, да.
– Тогда я ухожу с легким сердцем, – сказал Порфирий. – Приступим к таинству, Маркус. Как только завершится апофеозис, к тебе вернется моя память. Твоя память…
Кабинет Ломаса начал меняться на глазах.
Стены приблизились и превратились в растрескавшийся камень. Картина с фигурой в капюшоне стала просто рисунком на скале. Потом исчез потолок, открыв ночное небо с высокими звездами.