Путешествие в молодость
Шрифт:
— Это кто это тут такой горластый? Время видели? — поприветствовал он нас.
— Здравия желаем, — ответил я. — Готовимся к патриотическому смотру.
Охеревшего от такой наглости участкового добил Саныч.
— Петрович! — осклабился в пьяной лыбе фермер.
— Твою ж мать, — чуть не заплакал участковый. — Ты то, что тут забыл?
Пьяно пошатываясь, Саныч подошел к усатому блюстителю правопорядка и в красках описал, как его ностальгирующей душе важно общение с простым людом да на свежем воздухе. И обламывать
— Петрович, да чего ты заладил, расходитесь да расходитесь. Идём лучше с нами бахнем, — упирался Саныч.
— Я тебе щас бахну, — начал терять терпение представитель власти.
— И чего ты мне сделаешь? — продолжал нарываться Саныч.
— Домой отвезу и жене сдам, — огрызнулся участковый.
— А оно тебе надо?
— А тебе?
— А я отдыхаю. Отпуск взял. Имею право, — упирался фермер. — Мы с ребятами тут немного самогонки попьем потихоньку и всё. Чего ты заладил то, — канючил Саныч.
Дискуссию, за которой с интересом наблюдали все участники попойки, прервал противный скрип тележки. Вскоре нарисовался и источник звука. Им оказалась старушка божий одуванчик, тянувшая что-то, напоминавшее тачанку.
— Сынки, кудой флягу-то ставить? — прошипелявила гостья.
— Какую еще флягу? Михална, ты чего? Перегрелась? — в край охерел участковый, судорожно шаря по карманам.
— Ой. Никакую, — включила заднюю старушка. — За водой я пошла и заплутала.
— Стоять. Смирна! — гаркнул Петрович и таки нашел в кармане мобильник.
Картина, проявившаяся в свете мобильного, была та ещё. Древняя, как говно мамонта, старушка-божий одуванчик притараканила к нашему столу двадцатилитровую флягу. Судя по всему — не пустую. И даже не запыхалась.
— Что во фляге? — перешел на официальный тон местный Аниськин.
— Ничего, — огрызнулась Михална. — Так. Самогонка на донышке плещется.
— Я те дам, ничего. На донышке у нее плещется, — рассвирепел участковый.
Во фляге оказалось действительно совсем ничего. Почти всклень. Пару пальцев до верха не хватало.
— Михална, бизнес-вумен, мать твою. Ты сдурела что ли? Это ж статья, — чуть ли не взвыл Петрович.
— Вот чего ты начинаешь? — перешла в атаку бабка. — Пенсия маленькая. На хлеб и то не всегда хватает. А мне внукам помогать надо. А так, какой-никакой достаток.
— Да тебе тюрьма светит, дурья твоя башка, — взывал к разуму участковый.
— Ты меня тюрьмой не пугай. Выискался тут. Ты ещё в обоссаных портках под столом сидел, когда я в колхозе с восхода и до заката горбатилась. Всё здоровье там оставила, а получила хер! И без масла. Учить он меня ещё будет, — не сдавалась бабка. — Люди, вон, мульонами у него под носом воруют, а он бабушке тюрьмой грозит. И статьи тут нет. Ученые
Отмазки юридически подкованной бабки сразили Петровича на повал. То ли смеясь, то ли плача он потихоньку сползал по забору. И если бы не сердобольный Саныч, подставивший другу крепкое плечо, опал бы блюститель, как озимые после грозы.
— Петрович, нельзя все так близко к сердцу воспринимать, — суетился фермер. — Чего ты распереживался-то. Пойдем, я тебя до дома провожу. Мы с тобой посидим. У тебя же коньячок остался, который я тебе дарил?
— Французский? — всхлипнул участковый.
— Он самый.
— На свадьбу дочери берегу, — вздохнул Петрович.
— Чего его беречь? Его пить надо. А дочери твоей на свадьбу я ящик такого куплю. Пойдем. А? — заливался соловьем местный олигарх, пытаясь поднять участкового.
Поняв, что сопротивление бесполезно, Петрович махнул рукой и, поддерживаемый Санычем, зашагал в сторону дома.
— Да…. Не бережет себя Петрович. На износ работает. А мы все пьём да морды друг другу бьём, — вздохнул кто-то в темноте. — А он переживает.
— Звучит, как тост, — возбудился второй голос.
— Ну, за Петровича, — провозгласил третий.
— Флягу-то куды ставить? Щас вылью и будете с земли слизывать, — пригрозила бабка.
Про любимого участкового толпа забыла уже через две минуты. Да и какое тут сопереживание. Посоны столько самогона за раз не на всякой свадьбе видели. А тут…
Я же всеобщей радости не разделял. Мне самогон даже в горло уже не лез. Да и петь расхотелось.
Настроение испортилось не только у меня.
— Может пойдем, Светку твою поищем, — дернул меня за рукав Чиж.
Малой, кстати, активного участия в тусовке с самого начала не принимал. Так, тусил в сторонке, копаясь в мобиле.
Давай, — согласился я. — Сейчас гитару отдам только.
Расспросы о местонахождении хозяина музыкального раритета привели нас к ближайшим кустам. Начинающий гитарист возомнил себя рок-звездой и беззаботно дрых под кустом в луже блевотины.
Чиж, скривив морду, отвернулся. А лично у меня неприятная картина вызвала двоякие чувства.
Поразмыслив о преемственности поколений, я вручил гитару Чижу, а сам немного оттащил начинающего гитариста поближе к забору и уложил его на бок.
— Чуть не пал боец смертью истинного алконафта, — констатировал я, отряхивая руки.
— Это как? — удивился Чиж.
— На спине лежал. Начни он блевать, захлебнулся бы собственными рвотными массами, — просветил я.
Чиж хмыкнул и, по ходу, ни разу мне не поверил. Бухой Серёга же, словно подтверждая мой жизненный опыт, издал утробный звук и отрыгнул не хилый такой фонтанчик.