Путешествие в сакральный Египет

Брантон Поль

Вырвавшись, наконец, из поля зрения с любопытством наблюдавших за мной со стен бесчисленных нарисованных глаз, я снова перенесся из жутковатой, но прохладной темноты тоннеля в невыносимое пекло Долины, под безжалостные лучи теперь уже полуденного Солнца, но лишь затем, чтобы, пройдя несколько ярдов по каменной тропинке, погрузиться во мрак другой, не менее глубокой и красочно оформленной усыпальницы. Таким образом я обошел с полдюжины гробниц, повсюду встречая бесконечные ряды самых разных назидательных изображений. Разумеется, это был всего-навсего беглый осмотр, но я намеревался непременно приехать сюда еще раз для проведени-я более тщательного исследования. Довольно внушительно выглядела гробница фараона Сети, врезавшаяся в недра скалы более чем

на четыреста футов. Но и она не произвела на меня такого впечатления, как более скромный склеп Рамсеса IX, где я обнаружил скульптуры и фрески, несколько отличающиеся по своим сюжетам от прочих изображений Долины царей. Я бы сказал, что они выделялись своей одухотворенностью — светом и оптимизмом, не подавляя разум напоминанием о неизбежности смерти, но скорее наводя его на мысли о возвышенном предназначении человека и таком же несомненном его бессмертии.

Над внешним порталом был изображен ярко-красный солнечный диск, которому поклоняется сам фараон Рамсес. Упрощенно символизм этого изображения можно объяснить следующим образом: солнечный диск становится красным на закате, перед погружением в ночную тьму, следовательно — душа царя, как и Солнце, тоже неминуемо должна погрузиться во мрак могилы, следуя за его телом; но то же самое Солнце вновь восходит с наступлением утра, и душа фараона с ликованием возродится к новой жизни. Изо дня в день Солнце садится на западе и восходит вновь на востоке, потому что оно бессмертно. Точно также и душа фараона после смерти, пройдя сквозь тьму нижнего мира, неизменно возрождается в мире души, ибо она тоже бессмертна.

Но для тех, кто прошел посвящение в древние мистерии, это изображение имело гораздо более глубокий смысл. Смерть не страшна тому, кто уже «умирал» при жизни. Им известно не только то, что душа продолжает жить после смерти, но и то, что ей суждено снова воплотиться в этом мире. Я вошел внутрь коридора и осветил лучом своего фонарика левую стену: передо мной возникло изображение Рамсеса, сопровождаемого великими богами — Осирисом, Харахтом и Амоном-Ра. Я прошел дальше и увидел того же Рамсеса, возжигающего для богов фимиам. Я миновал две комнаты, над дверями которых были записаны иероглифами похвалы богу Солнца, а на следующей стене увидел фигуру жреца, изливающего на фараона (как при крещении) поток различных символов, среди которых был и египетский крест с кольцом — ключ к мистериям и символ вечной жизни. Здесь Рамсес был изображен в другом одеянии, поскольку он уже уподобился Осирису. Его душа уже была освобождена и оправдана, что означало подлинное воскресение и давало фараону право предварять свое имя божественным именем Осириса.

Не случайно он сам говорит в своей взволнованной молитве: «Смотри, я стою пред Тобою, О

Владыка Аменти. И нет греха в теле моем. Я никогда не говорил заведомой лжи и не делал ничего, чему противилась бы душа моя. Дай же мне присоединиться к тем избранным, кому позволено следовать за Тобой, чтобы стал я Осирисом, которому благоволит Прекрасный Бог и которого любит Повелитель Мира».

А бог Тот, записывающий на своих скрижалях результаты взвешивания сердца умершего и приговор суда великих богов, говорит: «Выслушай же приговор. Взвешена была вся правда, что есть у Осириса в сердце, и душа его свидетельствовала о нем. И был он признан праведным, пройдя испытание взвешиванием на Великих Весах. И не нашлось в нем никакого порока. Не причинил он никому зла своими поступками и не говорил со злобою, пока жил на земле».

И все собрание великих богов поддерживает его: «Отныне все, что исходит из уст твоих, будет объявлено истинным. Праведен и свят победоносный Осирис. Не совершал он греха и нам не причинял зла. Да не будет он предан во власть Всепожирающего. Да откроют ему дорогу к богу Осирису, и пусть отныне его обителью станут Поля Вечного Покоя».

В третьем коридоре царь жертвовал богу Пта статуэтку богини Истины. А следом шло изображение его простертой мумии, уже достигшей просветления

Осириса. Поэтому над ней было нарисовано восходящее Солнце, диску которого была придана форма жука скарабея — символа новой жизни и непременного воскресения души.

После двух пройденных комнат я добрался, наконец, до главного склепа, уже давно разграбленного, а не так давно лишившегося даже мумии фараона и всех ее саркофагов. Только окрашенная площадка напоминала о том, что здесь когда-то стоял большой саркофаг. На стенах склепа были заметны различные символы бессмертия, например — юный Гор, сидящий перед крылатым Солнцем. А сводчатый потолок был украшен картиной звездного вечернего неба с обозначенными на нем зодиакальными созвездиями, составлявшими главное звено всей композиции.

Покинув переполненные нижние миры и верхние сферы блаженных, я вернулся к выходу. В лучах электрического фонарика передо мной разворачивалась одна сцена за другой. Картины менялись, как кадры в кинофильме. И вот меня вновь ослепил невыносимо яркий дневной свет.

Эти открытые гробницы являют собой прекрасный пример того, какую пользу может принести серьезное отношение к древней традиции. Диодор около 55 года до н. э. записал, что, согласно хроникам египетских жрецов, в Фивах были похоронены сорок семь фараонов. Современные египтологи поверили Диодору, что позволило им открыть этот некрополь в Долине царей, настоящей жемчужиной которого оказалась неразграбленная гробница Тутанхамона.

Но меня уже порядком утомил этот поход к фараонам, искавшим ложного бессмертия в мумифицировании и просмоленных бинтах! Солнце уже приближалось к зениту, воздух немыслимо сгустился от полуденного летнего зноя, горло мое пересохло, и я отправился вдоль по каменной дорожке на поиски Юсефа — хранителя заветной фляги со спасительным чаем. Но он куда-то скрылся, видимо, надеясь отыскать поблизости хоть какую-то тень. Я высматривал его повсюду, но Юсеф как будто растаял от жары вместе с ишаком и со всем нашим скарбом. Глаза мои ничем не смогли мне помочь, но зато выручили уши. Ибо из глубин отдаленной усыпальницы одного прославленного египетского фараона-воина до меня донесся чей-то могучий, торжествующий храп. Я поспешил к этой гробнице и увидел распростертого на полу человека в белом одеянии. Судя по выражению его лица, ему снились самые сладкие сны.

Это был Юсеф!

* * *

Жажду приобщения к тайным знаниям и священным ритуалам исчезнувшего фиванского мира я утолял неспеша. Это было приятное времяпровождение, затянувшееся не на один день. За это время я успел довольно близко познакомиться (если не сказать — «подружиться») с этими бесстрастными и величественными богами и богинями, а также с их серьезными и озабоченными смертными почитателями. Я узнал их, пожалуй, так же хорошо, как и ныне здравствующих обитателей Луксора — наследника древних Фив. В атмосфере некоторых гробниц все еще чувствовались едва уловимые признаки какого-то психического присутствия, но свидетельствовали они лишь о том, что некогда великая раса с течением времени деградировала до черного колдовства.

Во время одной из таких исследовательских экспедиций я встретил человека, свою беседу с которым я решился описать в этой книге лишь после долгих раздумий, поскольку многие высказанные им утверждения я не в состоянии проверить на основании своего собственного опыта, а наш прозаический век наверняка воспримет их по меньшей мере с удивлением, а еще вероятнее — просто посмеется над ними и над их анонимным автором, а заодно и надо мной, поскольку я счел достойными внимания подобные бредни. И все же я тщательно взвесил все за и против и пришел к выводу, что за все-таки несколько перевешивают. Более того, мой собеседник сам желал, чтобы его слова были опубликованы. Видимо, он оценивал их важность для нашей современной жизни гораздо выше, чем это делаю я в силу своего относительно слабого знакомства с миром духов.