Путешествие в сакральный Египет

Брантон Поль

Я благополучно завершил очередное исследование царских погребений, начавшееся еще утром и закончившееся, когда день уже клонился к вечеру. Чтобы сократить свое возвращение, я поехал верхней тропой, ведущей к уникальному пещерному храму Дейр Аль-Бахри, через Ливийские горы. Это, конечно, сулило мне нелегкий горный переход, но зато позволяло сберечь время, избавляясь от необходимости долго петлять меж горных хребтов по древней дороге.

Тут-то мой осел, который поначалу так меня разочаровал (но впоследствии реабилитировал себя настолько, что я вполне с ним примирился и даже проникся к нему некоторым уважением), в полной мере проявил свои способности в скалолазании, уверенно шествуя среди обрывов и осыпей. Его копыта прекрасно удерживались на поверхности шатких камней и осыпающихся скал, в изобилии

встречавшихся на нашем пути. Я даже не пытался управлять им. В этом не было нужды, поскольку, благодаря своему безошибочному инстинкту, он гораздо лучше меня знал, куда ему следует поставить копыто. Это животное, несомненно, было намного выносливее и крупнее, чем его английские собратья. Ростом он был почти с целого мула. Мы взбирались все выше и выше, приближаясь к вершине огромного пика, превосходившего своей высотой все окрестные горы. А раскаленное Солнце тем временем немилосердно палило нас обоих. Дорога по большей части была вполне сносной, но иногда встречались опасные подъемы, где мне приходилось спешиваться и гнать осла перед собой, чтобы поберечь его силы. Наконец, наш подъем по скользким валунам ущелья подошел к концу, и я снова занял свое место в седле, чтобы мой осел не сбежал от меня, но на самой вершине опять спешился, чтобы дать запыхавшемуся животному отдохнуть, и невольно залюбовался грандиозной панорамой, развернувшейся в двух тысячах футов под нами. Вершина, на которую мы взобрались, безраздельно господствовала над всеми окружающими горами и раскинувшейся у их подножия равниной. Между желтой пустыней и буйной зеленью возделанных полей пролегала резко очерченная граница. Весь пейзаж был проникнут такой недвижностью и покоем, что меня самого охватило чувство полной отрешенности от внешнего мира.

Я обернулся, сделал несколько шагов и вдруг увидел перед собой незнакомца.

Он сидел, скрестив ноги, на плоском валуне, предусмотрительно покрытом расстеленным платком. Вокруг его головы был обмотан тюрбан, из-под белых складок которого выбивались черные как вороново крыло волосы, кое-где уже тронутые сединой. Он сидел неподвижно, словно его тоже заворожила великолепная картина, раскинувшаяся у нас под ногами. Это был низкорослый мужчина, одетый в аккуратную серую рубаху с маленьким разрезом на груди. По виду он был еще не стар. Несмотря на украшавшую его лицо острую бородку, ему вряд ли можно было дать многим больше сорока. Но когда он посмотрел, наконец, в мою сторону, и я разглядел его глаза, мое первое впечатление о его возрасте сразу показалось мне обманчивым. Стоило мне только оценить в полной мере силу его взгляда, как я понял, что передо мной — не совсем обычный человек и что этой встрече суждено остаться в моей памяти навсегда.

Глаза были, несомненно, самой выразительной частью его лица. Большие и красивые, идеально круглые и блестящие, они поражали невероятной белизной, на фоне которой сверхъестественно глубокими казались черные как смоль зрачки.

Около двух минут мы молча смотрели друг на друга. Его лицо было столь властным и исполненным достоинства, что мне казалось почти дерзостью заговорить с ним первому. К великому сожалению, я теперь вряд ли смогу когда-нибудь вспомнить те слова, с которыми он обратился ко мне, поскольку мысли мои поначалу совершенно перемешались от неожиданности этой встречи. Но зато я почувствовал, как во мне постепенно начинает проявляться нечто вроде способности к ясновидению. Я увидел перед собой светящееся колесо с расходящимися из его центра в виде спиц лучами. Оно вращалось с огромной скоростью прямо у меня перед глазами; его верхний обод даже немного нависал над моей головой. И по мере его вращения мои физические ощущения все более притуплялись, уступая место некоему аномальному эфирному состоянию сознания.

Скажу только, что незнакомец обратился ко мне, как только видение колеса исчезло, и я снова вспомнил, что стою на вершине самой высокой из Фиванских гор, окруженный со всех сторон унылым великолепием пустыни.

В ответ я просто сказал ему по-арабски:

— Добрый день.

Он тут же ответил мне на безукоризненном английском языке, не лишенном, впрочем, приятного акцента. В самом деле, закрой я в это время глаза, я вполне мог бы вообразить, что беседую с коренным англичанином и к тому

же выпускником колледжа, а не с одетым в долгополую рубаху азиатом.

Не успел я обдумать, на каком же языке мне следует продолжать разговор, как с моих губ вдруг сорвались, будто под давлением какой-то неведомой внутренней силы, такие слова:

— Сэр, мне почему-то кажется, что Вы сможете объяснить мне природу довольно странного видения, посетившего меня прямо сейчас, пока я стоял здесь, рядом с Вами. — И я описал ему только что виденное мною светящееся колесо.

Некоторое время он испытующе смотрел на меня, а затем кивнул головой.

— Смогу, — спокойно ответил он.

— Я довольно чувствителен к изменениям обстановки, а тот факт, что Вы находились рядом со мной в момент появления этого видения, наводит меня на мысль о том, что Вы, должно быть, обладаете какими-то феноменальными способностями,

— продолжал рассуждать я.

И вновь он смерил меня испытующим взглядом, после чего сказал:

— Я намеренно вызвал у Вас это видение. С его помощью я хотел кое-что показать Вам, и мне это удалось!

— Так значит Вы?…

— Я хочу рассказать Вам о Братстве, к которому я принадлежу.

Я уже успел догадаться. Весь его внешний вид указывал на то, что передо мной факир или йог довольно высокого ранга. В этом можно было убедиться даже без всякого колеса, достаточно было просто заглянуть в его глаза.

Первое, что привлекало к себе внимание, это, конечно же, поразительно огромные глаза — властные и блестящие, способные подолгу задерживаться на одном месте, что я успел заметить, когда он смотрел на меня. При разговоре с ним я никак не мог отделаться от ощущения их двойственной — пронизывающей и вместе с тем гипнотизирующей — силы. Они будто и читали в моей душе, и руководили ею. Они сразу же разглядели в моей памяти все или почти все мои секреты и заставили меня смириться с этим.

— Для меня это очень приятная неожиданность, — воскликнул я, — и право же, весьма удивительно то, что единственный человек, встретившийся мне в этой безлюдной пустыне, оказался членом тайного Братства.

— Вы находите это удивительным? — отозвался он. — А я нет. Просто настало время для этой встречи. То, что мы сейчас разговариваем с Вами,

— не случайность. Уверяю Вас — эта встреча была предрешена, а затем и подготовлена не случаем, но высшей силой.

Я впитывал каждое его слово с плохо скрываемой жадностью. Мои мысли отчаянно метались, пытаясь критически оценить ситуацию, в то время как мои чувства заставляли меня относиться к собеседнику с почтением, поскольку подсказывали, что я имею дело с человеком выдающихся духовных способностей.

А он тем временем продолжал рассказывать мне о том, как пути некоторых людей сходятся и пересекаются по воле незримых сил и как кажущиеся совпадения на самом деле оказываются намеренно созданными звеньями причинной цепи, призванной привести в будущем к определенным следствиям. Он рассказывал мне еще о многих других вещах, при этом называя себя Адептом — без какого-либо намека на чванство, но совершенно спокойно, будто касался давно и хорошо известного факта.

— Это слово я предпочитаю всем прочим терминам. Оно вполне устраивало древних, включая египтян, вполне устраивает и меня. В те времена все знали, что такое Адепт и каков его статус. Но сейчас об Адептах мало кто слышал, а если и слышал, то смеется над теми, кто верит в реальность их существования. Но колесо сделает очередной оборот, и ваш век тоже вынужден будет признать действие закона духовной эволюции, неизменно порождающего тех, кто способен одинаково свободно действовать как в материальном мире, так и в мире души.

Я интуитивно чувствовал, что все его слова — правда. Он и в самом деле был одним из тех загадочных людей, которых так часто упоминает восточная традиция, — одним из Адептов, допущенных к сонму богов и познавших глубочайшие тайны души, никогда не открывавшиеся человеку.

Они предпочитают действовать тихо и скрытно, чтобы им не противодействовал внешний, материалистически настроенный мир. А если им понадобится установить прямой контакт с человечеством (что бывает довольно часто), они отправляют в мир своего ученика, который, таким образом, превращается в мишень для насмешек непосвященных и нападок злопыхателей.