Путешествие. Дневник. Статьи

Кюхельбекер Вильгельм Карлович ""

Паутины висят по углам.

И мне страшно вдруг стало. Дрожал я,

На кладбище я будто стоял,

И родных мертвецов вызывал я,

Но из мертвых никто не восстал. [...]

20 февраля

Опять известие от Сельского — и, разумеется, он прав — я виноват; теперь

только пени, а вот грозит ко мне и письмом и хочет выслать все экземпляры. Что я с ними буду делать? Авось смилуется — и оставит их у себя.

Миша мой мил по-прежнему, только жаль, что он такой трус: у него теперь щенок, которого он не на шутку боится. То ли дело братьины девчонки! Тиня давно бы щенка занянчила,

21 февраля

«Воздушный корабль», прелестная пиэса Зейдлица,^[1291] перевод Лермонтова, живо напоминает «Ночной смотр», кажется, Уланда, переведенный Жуковским.

ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ

(из Зейдлица) По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несется,

Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,

На них флюгера не шумят,

И молча в открытые люки

Чугунные пушки глядят.

Не слышно на нем капитана,

Не видно матросов на нем;

Но скалы, и тайные мели,

И бури ему нипочем.

Есть остров на том океане —

Пустынный и мрачный гранит;

На острове том есть могила,

А в ней император зарыт.

Зарыт он без почестей бранных

Врагами в сыпучий песок,

Лежит на нем камень тяжелый,

Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,

В полночь, как свершается год,

К высокому берегу тихо

Воздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император,

Очнувшись, является вдруг;

На нем треугольная шляпа

И серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,

Главу опустивши на грудь,

Идет и к рулю он садится

И быстро пускается в путь.

Несется он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он.

И только что землю родную

Завидит во мраке ночном,

Опять его сердце трепещет

И очи пылают огнем.

На берег большими шагами

Он смело и прямо идет,

Соратников громко он кличет

И маршалов грозно зовет.

Но спят усачи-гренадеры —

В равнине, где Эльба шумит,

Под снегом холодной России,

Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат;

Иные погибли в бою.

Другие ему изменили

И продали шпагу свою.

И, топнув о землю ногою,

Сердито он взад и вперед

По тихому берегу ходит,

И снова он громко зовет:

Зовет он любезного сына,

Опору в превратной судьбе;

Ему обещает полмира,

А Францию только себе.

Но в цвете надежды и силы

Угас его царственный сын,

И долго, его поджидая,

Стоит император один.

Стоит он и тяжко вздыхает,

Пока озарится восток,

И капают горькие слезы

Из глаз на холодный песок,

Потом на корабль свой волшебный,

Главу опустивши на грудь,

Идет и, махнувши рукою,

В обратный пускается путь.

И эта пиэса отпечатана в «Отечественных записках», в журнале большого достоинства, о котором напрасно сам издатель Краевский говорит несколько чересчур заносчиво,^[1292] потому что такая заносчивость прилична одной жалкой посредственности.

Я чего-то жду: каждую ночь вижу во сне дорогу; боязнь и» тоска меня гложет. Что-то мне принесет этот год? Ужели мне назначены еще новые испытания? Вчера я прибегнул к молитве — и у него, источника всякой отрады, нашел утешение.