Путешествие. Дневник. Статьи
Шрифт:
«В романсах и балладах русские стихотворцы редко возвышались над данными для оных правилами Сульцера[1570] и над сочинениями в сем роде Шибелера[1571] и других немецких писателей XVIII столетия. Доказательством сему могут послужить «Светлана» и «Двенадцать спящих дев» Жуковского. Переводчик говорит, что слог Жуковского смел, краток, мощен; но таковым, по крайней мере, нельзя назвать слог последнего произведения. Лучше — «Певец во стане русских воинов» и «Теон и Эсхин» его же: здесь встречаем немного более жизни и в способе изложения — некоторое сходство с балладами Шиллера, коего творения, как уверяет переводчик, Жуковский хорошо знает. Но самое благодетельное действие Шиллер
Хотя здесь немецкий критик, по своему обыкновению, суждение свое основывает на двух небольших произведениях кн. Вяземского, однако же на сей раз мы довольно с ним согласны и скажем любезному нам поэту со всею откровенностию, к которой он с нашей стороны привык: и мы уверены, что ему более суждено действовать на сердце своих читателей излияниями собственного сердца, нежели щеголять перед ними ложным и нередко заимствованным остроумием!
В заключение критик желает, чтобы г. фон-дер-Борг сообщил немцам точные, непоновленные переводы наших старинных народных песен, «в которых» (будто бы) «говорится о богах древних славян, пиршествах Владимировых, витязях его времени, которые» (будто бы) «все дышат глубокою заунывностию».[1573] Мы не знаем песен (ни даже сказок), в коих говорилось бы о богах славянских; также можем уверить г. критика и г. фон-дер-Борга, что не все наши старинные песни заунывны; но разделяем от всего сердца просьбу первого г. фон-дер-Боргу, человеку с истинным дарованием, просьбу передать своим соотечественникам лучшие наши песни и сказки народные, особенно же «Слово о плку Игореве»; присовокупляем только желание, чтобы при сем важном труде пользовался переводчик лучшими советами, нежели какими руководствовался доселе!
МИНУВШЕГО 1824 ГОДА ВОЕННЫЕ, УЧЕНЫЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ В ОБЛАСТИ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
Январь
Второе появление «Полярной звезды»;[1574] астрономические наблюдения над оною в «Вестнике Европы».[1575] Отрывки из комедии князя Шаховского «Аристофан».[1576] Явная война романтиков и классиков, равно образовавшихся в школе Карамзина. «Бахчисарайский фонтан» Пушкина; 1-е сражение при оном или разговор Издателя с Классиком. Книгопродавцы и публика берут сторону Пушкина: классики не смеют напасть на самую поэму.[1577]
Февраль
Жуковский предает «Замок Смальгольм» на расхищение критики,[1578] но критика упускает оный. Второе сражение при Бахчисарайском фонтане, или стихотворцы «Вестника Европы» не хотят быть прозаиками.[1579]
Примечание. Главные предводители враждующих сторон.
1. Старшина классиков Каченовский — человек, пользующийся славою учености, колок, остер, язвителен, но не одарен ни способностью чувствовать и понимать прекрасное, ни охотою отдавать справедливость людям, превышающим его дарованиями.
2. Мерзляков — некогда довольно счастливый лирик, изрядный переводчик древних, знаток языков русского и славянского, приобретший имя сочинениями по части феории словесности,
3. А. Измайлов — также классик, простодушен, дюж, забавен, откровенен, не лишен веселости.
4. Жуковский и Пушкин, корифеи романтиков, — поэты, и поэты с истинным, не ежедневным дарованием. Слава Жуковского упадает приметно, Пушкина возрастает. Первый не вмешивается, второй почти не вмешивается в полемику.[1581]
Avis aux poetes![1582]
5. Кн. Вяземский, начальник передового войска романтиков, издатель «Бахчисарайского фонтана».
6. Классики ему противоставят М. Дмитриева и Писарева.[1583] Сражения в «Вестнике Европы» и «Дамском журнале» быстро следуют одно за другим. «Дамский журнал» получает некоторую заманчивость.
«Литературные листки». Спор с князем Вяземским о преимущество басен Крылова перед баснями И. И. Дмитриева.[1584] Вооруженный неутралитет Булгарина в войне издателя «Бахчисарайского фонтана» с «Вестником Европы»: переход на сторону последнего.[1585]
Преимущество кн. Вяземского перед классиками состоит в одной новой мысли, единственной в продолжение всех сих утомительных состязаний: «Некоторые древние поэты скорее бы признали великих романтиков своими товарищами, нежели наших мнимых классиков». Но он и его противники сбивают две совершенно разные школы — истинную романтику (Шекспира, Кальдерона, Ариоста) и недоговаривающую поэзию Байрона.
Верстовский. «Черная шаль». Нападки на нее «Вестника Европы»; к счастию, публика верит не всем вестям сего «Вестника».[1586]
Март
«Мнемозина» 1 часть.
Кюхельбекер передается славянофилам.[1587]
Строгая критика, которой подвергается гг. С., В. и Булгариным обвертка «Мнемозины».[1588]
Медуусобия продолжаются.
Апрель
Жуковский издает третьим тиснением свои стихотворения: Шиллерова «Иоанна д'Арк». Первая романтическая трагедия в стихах на русском языке.[1589]
Май
«Учитель и ученик», водевиль Писарева, или злоупотребление имени великого человека[1590] (Шеллинга) в ничтожном произведении. Война за гг. Головиных, или переливка из пустого в порожнее.[1591]
Июнь
Парнасские каникулы. Поэма Олина «Альтос».[1592]
Июль
Вторая часть «Мнемозины». Совершенное поражение и приведение в безмолвие кн. Одоевским гг. В. и Воейкова. Афоризмы кн. Одоевского, иди намерение самое благородное и высокое, но...![1593]
«Элладий»[1594] — повесть его же, или лица, могущие существовать в одном воображении молодого человека.
Пролог к «Аргивянам», трагедии с хорами — и первые военные действия Кюхельбекера[1595] противу элегических стихотворцев и эпистоликов — впрочем, он отнюдь не соединяется с гг. классиками.