Пути и судьбы
Шрифт:
— А ну, девушки, снимай с него штаны…
Женщины, прыская от хохота, бросились врассыпную, а Марфа Петровна резко рванула тесемку, на ко-торой держались штаны повара, и они упали к его ногам.
— Вот о чем расскажет Митрич, — засмеялась Марфа Петровна и убежала вслед за сестрами. Понаддав Митричу коленкой, следом за ней шмыгнула и Фрося.
Митрич, связанный в движениях свалившимися штанами, беспомощно хватался то за одну, то за другую стенку. Улучив момент, он нагнулся, пытаясь подобрать штаны, но не удержал равновесия и свалился на пол.
А медсестры тем временем
— Теперь держись, Митрич, мы тебя видели в чем мать родила, голенького, — потешались они над обескураженным кашеваром.
С этого дня Митрич прикусил язык. С медсестрами он помирился, и только одной Марфе Петровне не мог простить ее бессовестного поступка. При каждом удобном случае он, как и сейчас, старался ее чем-нибудь задеть.
— Пойдем, Петровна, — сказал Микаэл, улыбнувшись. — Не обращай внимания на этого болтуна — скучает он от безделья.
За стоявшими на пути вагонами виднелась кромка станционной крыши. Казалось, что до станции рукой подать. Но на самом деле идти пришлось довольно долго. Сколько путей пришлось перейти, сколько поездов обогнуть, а не раз пролезать и под вагонами.
Вдруг Микаэл услышал свое имя, и в ту же минуту в открытую дверь одного из вагонов товарного поезда выскочил какой-то человек. Он бросился к Микаэлу и горячо обнял его.
— Левон!.. — поразился Микаэл, узнав брата.
Остановившись в нескольких шагах от них, Марфа Петровна смотрела на братьев и счастливо улыбалась. «Вот что такое жизнь, — думала она. — Кто бы сказал, что на глазах у нашего неприступного и сурового хирурга можно увидеть слезы…»
Микаэл познакомил Марфу Петровну с Левоном.
— Брат мой, Петровна, — сказал он взволнованным и каким-то виноватым, тоном. — Давно, очень давно не виделись…
Обменявшись с Левоном несколькими словами, Марфа Петровна ушла, оставив братьев наедине.
— Я быстренько, Петровна, там я найду вас, — крикнул ей вдогонку Микаэл.
4
Хотя Микаэл и Левон жили все годы в одном городе, они очень подолгу не виделись. Сейчас, конечно, не время было выяснять, кто виноват в этом больше, но случилось так, что после женитьбы Микаэла братья постепенно отошли друг от друга.
В этом нельзя было винить одну Лену. Погрузившись в повседневные дела и заботы, Микаэл и сам позабыл о братьях. Неужели он не мог хотя бы раз в месяц навестить брата, поглядеть, как он живет? Три года подряд Левон приглашал его на день рождения своего сынишки, и каждый раз Микаэл обещал прийти и не приходил. Без ответа оставались и письма Арменака. Микаэл откладывал ответ со дня на день, да так никогда и не собрался. Почему? Неужели и вправду не нашел времени?
Трудно сказать, что решил Арменак, но и он тоже перестал писать и совершенно прервал связь со старшим братом.
А что до Аби — третьего брата — то о нем Микаэл и вовсе ничего не знал. Его ни разу не потревожила мысль о том, где скитается этот несчастный парень, что он делает.
Сердечный, душевный Левон был совсем не похож на Микаэла. Сейчас он с жаром рассказывал брату:
— Понимаешь, Микаэл, я чуть с ума
Левон умолк. Микаэл задумался, совесть его была неспокойна: за шесть месяцев он ни разу не написал жене. Значит, Лена вернулась домой, она тоскует, ждет его писем…
— …Представь себе — темная ночь, луна где-то за тучами спряталась. У ворот вашего дома стоит женщина в толстом бобриковом пальто, голова и шея повязаны шерстяным шарфом. На ногах валенки, на боку огромный противогаз висит… И это — Лена… В таком виде я и застал ее в последний раз…
Микаэл улыбнулся. Лена в валенках и шерстяной шали, да еще противогаз на боку… Невероятно…
Но Левом видел ее собственными глазами и обманывать ему незачем. Сегодня же Микаэл напишет ей. Обязательно надо написать. Ну, поспорили, повздорили, обидели друг друга. Что же из этого? Неужели поссориться — это обязательно разойтись?
Левон рассказал брату и об Арменаке. Председатель Астхадзорского колхоза не отстал от братьев: он тоже пошел на фронт добровольцем. Левон вот так же встретился с ним случайно на какой-то станции.
«…Вот как это было, Левон, — рассказывал ему Арменак. — Жду я, жду повестки, а ее все нет. Вижу, меня и не думают призывать. Проходят неделя, две, месяц целый… Я и задумался: человек хороший, среди бела дня к тебе в дом забрался разбойник, он грабит твое, кровью и потом нажитое добро, убивает твоих родных, близких, а ты ожидаешь, чтобы кто-то сказал тебе — ну, вставай-ка, братец дорогой, будь хозяином своему, добру, зашити своих близких…»
На другой же день Арменак явился в военкомат. В районе зашумели, заволновались, вызвали его в исполком, старались отговорить. Но Арменак остался верен своему решению…
Про Аби Левон тоже ничего не знал. Слышал только, что, выйдя из тюрьмы (в который уже раз!), Аби вступил в кооператив инвалидов и работает экспедитором в какой-то артели.
— Пьет, — потемнев, добавил Левон.
Братья все еще были заняты мирной беседой, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги. Загрохотали зенитки. Металлический град застучал по крышам станционных построек.
Один из вражеских бомбардировщиков, окутанный пламенем и дымом, рухнул, содрогаясь, на землю, другие продолжали яростную бомбежку.
Страшную картину представляла в эти минуты станция. Кругом падали и рвались бомбы. Во многих местах занялись пожары. Горела станция, горели дома поселка. Взлетали в воздух глыбы земли и камня, жгутами извивались сорванные со шпал рельсы.
Микаэл и Левон укрылись под вагоном, возле которого стояли.
Вдруг вагон тяжело затрясся, загремел. Полуоткрытые створки дверей с шумом захлопнулись. Со звоном посыпались на землю осколки стекла.