Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Щербакова Ирина Викторовна

По воспоминаниям старожилов, культурный уровень русского населения Харбина был очень высок. Здесь насчитывались десятки школ, гимназий, реальных училищ, где, случалось, преподавали приват-доценты и даже профессора. Молодежь стремилась учиться, почти не было юношей и девушек, которые бы не имели среднего образования.

Русские и китайцы учились вместе. Делили в 1-м классе по половому признаку: мальчики – девочки. Позже, уже во 2-м классе, стали обучать их вместе.

Маленькая Маргарита запомнила празднование китайцами Нового года, продолжавшееся две недели, яркое, с живописными шествиями, масками, драконами, хлопушками; рикши-велосипедисты, извозчики на улицах, такси; яркий шелк на китаянках благородного происхождения. Уже во втором классе она знала китайский не хуже русского благодаря дружбе с местными ребятишками и совместному с ними обучению. В школе, а затем в гимназии она учила еще и английский.

Русские, как и китайское население, в повседневной жизни питались рисом и рыбой. Рыбы в Сунгари было много, ее продавали на китайских

рынках, в лавочках прямо живую, из бочек. Русские охотно покупали, а китайцы предпочитали более дешевую, морскую. Тот факт, что семья Карпик никогда не покупала морскую, свидетельствует, что они не бедствовали. Да и с фотографий на нас смотрят хорошо одетые люди. Совсем иначе выглядят родители по линии папы, сибиряки-крестьяне, жившие в те же годы в России: в грубых дырявых сапогах, в стеганках с клочками ваты, высовывающейся из рукавов. То есть уровень жизни у наших родственников в Харбине был несравним с тем, как жила советская «коллективизированная» деревня.

Специалистам на железной дороге неплохо платили, да и кое-что осталось от родительских украшений, привезенных из России. Был другого характера «голод» – тоска по России, той, дореволюционной. Скучали по природе, по привычному окружению, по родным улицам, где прошли детство и молодость. Здесь, в Харбине, все оставалось чужим, особенно донимали пыльные бури, затягивающиеся на несколько дней. Ветер, бьющий песчинками, был такой силы, что их домик, побеленный по южнорусским традициям, превращался в коричневый. Это песок вбивался в стены, меняя известковую белизну на грязную охру.

Но было много и красоты в харбинских окрестностях. Маргарита Владиславовна тепло вспоминала Сунгари, где летом купались в теплой желтоватой воде, а зимой катались на экзотическом транспорте «тяни-толкай» – сани приводятся в движение за счет силы рук и крюка для отталкивания от гладкой поверхности льда. Из лакомств запомнились ей сладкие яблоки, сваренные в сиропе и нанизанные на прутики, их продавали на всех перекрестках, а еще мороженое «Пенго».

Большие изменения в жизнь харбинцев внесла оккупация японцев и создание в 1932 году государства Маньчжоу-го. Начались репрессии по отношению к недовольным режимом, иногда исчезали знакомые. Тревога и страх не покидали их в продолжение всех лет существования Маньчжоу-го. Семья Карпик также ощутила перемены: ухудшилось материальное положение, потому что Владислав ушел с железной дороги. Как человек принципиальный, он не захотел служить японцам. Несколько лет семья жила за счет частных уроков Маргариты Петровны, она работала в богатых домах русских эмигрантов. Кроме этого обучала китайских граждан русскому языку (в своей автобиографической справке, она пишет, что еще в 1929 году она окончила специальные курсы по преподаванию русского языка китайским гражданам).

«Бывают странные сближения»

Маргарита Владиславовна успешно училась в гимназии, хорошо разговаривала на русском, китайском, английском. От отца знала и польский. Была общительна и всеми любима. А к 17 годам превратилась в красавицу и модницу. Судя по многочисленным фотографиям с надписями: «На память милой Маргаритке», поклонников у нее было достаточно. 14 января 1940 года получила аттестат, подтверждающий, что «предъявительница сего аттестата Карпик Маргарита Владиславововна, состоящая в подданстве Маньчжоу-Ди-Го, родившаяся 4 января 1923 года, закончила в декабре месяце 1939 года при отличном поведении полный курс женской гимназии имени М.А. Оксаковской».

Однако была в ее жизни тайна, которую, не возьмись я за исследование, никто из внуков Маргариты Владиславовны (моя мама, ее сестры Ольга и Рита), а тем более мы, правнуки, так никогда бы и не узнали. Выяснилось, что отец нашего деда был казнен в СССР. Он был на 15–16 лет старше Маргариты. Дед, Виктор Орловский, никогда не хотел говорить о нем. Была страшная печать запрета на эту тему. Мама только от бабушки, Маргариты Владиславовны, слышала его фамилию и то, что он был казнен вместе с атаманом Семеновым. Мне же эта фамилия – Родзаевский – помогла установить и некоторые причины того, почему он был казнен.

Из Интернета я узнала, что в мае 1931 года в Харбине был создан учредительный съезд так называемой Русской фашистской партии (РФП), которую он, Константин Родзаевский, и возглавил, став вождем молодого поколения эмиграции. Он бежал из СССР в 1925 году и «вел активную антисоветскую деятельность». В начале 1930-х годов в РФП состояло 4 тысячи членов. Она выпускала свои газеты и журнал.

Факт, возможно, малоприятный, но история – не изложение череды красивых эпизодов. Сын Родзаевского, Виктор, рожденный Маргаритой в 1945 году, отца не знал, его воспитал отчим. Про родного отца Маргарита запретила говорить, хотя уже в зрелом возрасте он как-то, будучи чем-то раздосадован, проговорился, что отец его – «вождь русских фашистов и был повешен вместе с Семеновым».

Никто не воспринял это всерьез, подумали, что тот – пособник фашистов, а может, и просто пострадал, как и многие в те годы, ни за что.

Оказалось, все куда неожиданнее. Константин Родзаевский (а по некоторым другим источникам Родзиевский) был лидером крупнейшей фашистской партии в среде русских эмигрантов. Проходил по одному делу с атаманом Семеновым, который в конце войны попал в плен и повешен в Москве по приговору суда1.

Например, я нашла о нем следующий текст:

«Ближе к 1945 Родзаевский искренне стал считать, что советский режим эволюционирует в сторону

русского национализма. Такое мнение сложилось в силу того, что в высших слоях власти СССР к концу 30-х – началу 40-х в результате проведенных чисток практически не осталось „международных ленинцев“. Кроме того, в годы войны выросла роль Русской Православной Церкви в решении политических вопросов. Его вера в перерождение советского строя дошла до того, что после окончания Второй мировой войны он дал согласие на возвращение в СССР. Однако ожидания Родзаевского не сбылись. Вместо обещанного ему трудоустройства в качестве журналиста в одной из советских газет его арестовали и поместили в камеру на Лубянке. С 26 по 30 августа 1946 года проходило открытое заседание Военной коллегии Верховного суда под председательством В.В. Ульриха. Судьи не стали обременять себя детальным изучением обстоятельств дела, установлением смягчающих вину обстоятельств. Обвинительный приговор в отношении Родзаевского и его ближайшего соратника Л.П. Охотина был заранее предопределен. И уже 30 августа 1946 в 23–00 часа Родзаевский был расстрелян в лубянском подвале»2.

То, что в семье Маргариты Владиславовны считали, что Родзаевского повесили, вполне объяснимо: информация о казни Семенова через повешение была широко известна через средства массовой информации. А поскольку Родзаевский проходил по одному с ним делу, им вполне логично было предположить, что и он был казнен тем же способом. Узнавать же что-то о судьбе отца своего ребенка было бы безрассудством: всех эмигрантов, так или иначе связанных, пусть даже косвенно, с фашистами, советские службы преследовали. После этого совершенно понятным становится стремление семьи Карпик вычеркнуть из памяти имя отца родившегося малыша.

Маргарита росла в большой любви

Мой дед появился на свет 5 марта 1945 года, а в метрическую книгу был занесен только в январе 1946 года. Зная большую аккуратность во всем, а особенно в отношении к разного рода документам (ведь удивительно богатый семейный архив был сохранен до наших дней не случайно), можно предположить, почему не торопились засвидетельствовать рождение сына Маргариты Владиславовны, а сделали это почти через год. В графе сведений о родителях фигурирует только мать. В другом документе, в «Свидетельстве об усыновлении» мы нашли еще один интересный факт – изначально сыну Виктору было дано отчество деда Владислава. Назвать его Константиновичем – значило подвергнуть опасности всю семью.

Интересную информацию нам дала Надежда Орловская, сноха Маргариты Владиславовны. Оказалось, что она давно знала о тайне рождения своего мужа. Знала от своей свекрови, которая призналась ей уже в 2000 году, что это действительно был «важная фигура в фашистской партии». Но, конечно, не это ее, молодую и красивую официантку при железнодорожном ресторане, где она работала, пленило.

«Он был удивительно интересным человеком, какие стихи читал, какие розы дарил! Буквально на руках носил. Не полюбить его было нельзя. Льстило, что именно ей он, любимец всех незамужних женщин Харбина, отдал предпочтение. Словом, потеряла голову. Ни о каких политических последствиях просто и подумать не могла. Он рад был предстоящему рождению ребенка, подарил ей дорогую меховую шубу и золотой кулон, был удивительно нежен и заботлив». Могла ли она, безумно влюбленная девочка, задуматься о причинах его популярности, о его газетных статьях, которые шли со страниц газет по поводу будущего России… И еще нам было интересно сравнить фотографии Виктора Орловского уже в зрелом возрасте с фотографией предполагаемого отца, что мы и сделали, найдя снимок Константина Родзаевского в Интернете. (В семейном архиве, по понятным причинам, его нет.)

Зачем мы пытаемся установить истину? Дед Витя до сегодняшнего дня не хочет об этом говорить. Но семейную историю, настоящую, не придумывают по своему усмотрению. Независимо от наших предпочтений и оценок, она была и остается пройденной дорогой…

Научилась бросать все любимое…

В 1951 году Маргарита Владиславовна после своей, изначально обреченной первой любви вышла замуж за Виктора Матеушевича Орловского, инженера по образованию. Сразу же было оформлено усыновление. Мальчик больших изменений в своей жизни не почувствовал, кроме того, что его воспитанием теперь занималась больше бабушка, Маргарита Петровна. В 1950 году умер дед, Владислав Иванович Карпик, который определял, по сути, весь уклад жизни семьи. Маргарите Петровне надо было решать, как жить дальше. Дочь работала в меховом отделе магазина «Витензон» при Железнодорожном кооперативе, зять на железной дороге, семья не бедствовала. Но ситуация в городе серьезно изменилась. Эмигранты покидали Харбин. К началу пятидесятых весь Китай уже стал коммунистическим. Кто-то определил для себя местом жительства Америку (так решила сестра Маргариты Петровны – Конкордия), кто-то – Австралию (сестра Раиса).

А Маргарита Петровна решила возвращаться на свою историческую родину. Именно она определила, где жить семье дальше.

Харбин ей был дорог, но он отнял у нее любимого и очень надежного спутника жизни, Владислава Карпика. Даже рядом с дочерью и внуком стало тоскливо на чужой земле. В альбомах между фотографиями появляются стихи о смысле жизни, о России, выписанные, видимо, из сборников харбинских поэтов разных лет: