Путями Великого Россиянина
Шрифт:
Но, поскольку большинство евреев, называвших себя христианами, продолжали тайно исповедовать иудейство, занимались ростовщичеством и другими недозволенными в России вещами, императрица Елизавета Петровна в 1742 году издала Указ, в котором, в частности, говорилось:
«Из всей нашей Империи как из Великороссийских, так и из Малороссийских городов и сёл, и деревень всех мужеска и женска пола жидов (то есть лиц еврейского вероисповедания. – А. И.), какого бы звания и достоинства ни был, по объявлению сего высочайшего нашего указа со всех их имением немедленно выслать за границу, и впредь оных ни под каким видом в нашу Империю ни для чего не впускать».
Вернувшийся к нам из Русского Зарубежья писатель Всеволод Никанорович Иванов в романе «Императрица Фике» описал, как Екатерина II,
«Когда от Канцелярии Опекунства будут рекомендованы некоторые иностранные купцы Новороссийской губернии, – писала она Брауну, когда ещё никаких «иностранных купцов» в Новороссийском крае не имелось, – то им разрешить проживание в Риге для производства торговли на таких же основаниях, как это дозволено законом купцам других русских губерний в Риге. Ежели, далее, эти купцы отправят в Новороссию своих приказчиков, уполномоченных и рабочих, то выдать им для безопасного пути, независимо от их вероисповедания, надлежащие паспорта и давать им провожатых. Ежели, наконец, из Митавы прибудут три или четыре человека, которые пожелают отправиться в Петербург из-за требований к казне, то выдавать им паспорта без указания национальности и не наводя справок об их вероисповедании, а обозначить в паспортах только их имена. Для удостоверения своей личности эти люди предъявят письмо находящегося в Петербурге купца Левина Вульфа».
Слова «евреи» в письме не было, но секунд-майор Ртищев Брауну, несомненно, всё объяснил надлежащим образом. И он немедленно был командирован в Митаву, откуда 7 мая 1764 года вернулся в Ригу с семью евреями. Далее в Петербург с ним отправились три купца: Давид Леви, Моисей Арон и Израиль Лазарь, а также их приказчик или рабочий Яков Маркус. В Петербурге же заботливая Екатерина присоединила к ним раввина Израиля Хаима и двух его служок Натана Авраама и Лазаря Израиля из Бирзена.
В посланном с Ртищевым ответном письме императрице Браун писал: «... не могу поручиться, удалось ли сохранить в этом деле тайну, поскольку евреи прибыли в Ригу открыто и, сколько я знаю эту нацию, отъезд их тоже едва ли остался в тайне».
Рижскому генерал-губернатору Брауну это поручение императрицы, надо полагать, удовольствие не доставило, так как рижское купечество и бюргерство, да и местное население, вели борьбу против разрешения евреям проживать в Риге и заниматься торговлей или какими-либо другими своими делами. На краткое время им позволялось останавливаться лишь в одном заезжем дворе – Московском форштате, но без всяких сношений с жителями города.
Что вызвало у Екатерины такое необыкновенное благоволение к евреям, сказать со всей определённостью трудно, версий существует много, но какая-то серьёзная причина для этого была, безусловно. Иначе с чего бы это вдруг в 1780 году она, всемогущая и уже великая, изволила посетить в Могилёвской губернии вновь образованное еврейское местечко Шклов (отсюда, кстати, фамилии-псевдонимы известных в нашей литературе Шкловского и Чуковского, приложивших немало усилий к тому, чтобы таких гигантов русской литературы, как Лев Толстой и Николай Некрасов, мы читали и воспринимали так, как они того хотели). На пышной церемонии в Шкло- ве еврейский хор пропел императрице России благодарение на трёх языках: идиш, немецком и русском:
«Ты дозволила
Из того, что я скажу дальше о Богуславе, по аналогии можно заключить, что природные жители Малороссии, однако, не особенно радовались обретением Российской империей новых подданных.
Тогда, в 1764 году, с водворением евреев на постоянное местожительство в Новороссийскую губернию у Екатерины ничего не получилось. Помня Указ Елизаветы Петровны и не получив пока прямых предписаний новой императрицы, местные власти при появлении их в Новороссийском крае незамедлительно выдворяли незваных пришельцев восвояси, несмотря на наличие у них паспортов без указания национальности. Достаточным указанием на это служила внешность их владельцев, а в Указе Елизаветы Петровны прямо говорилось: «... ни под каким видом... ни для чего...».
И тогда Екатерина, наверное, поняла, что даже её, самодержавной монархине, подобным образом свой замысел не осуществить. Для этого нужно было найти путь, чтобы поставить Россию, активно не желавшую принимать сие племя, перед свершившимся фактом: евреи – подданные Империи! С этой целью, собственно, стараниями Екатерины и был осуществлён в 1772 году первый раздел Польши между Пруссией, Австрией и Россией, в результате чего Россия сразу получила более трёх миллионов так нежелательных для неё подданных. Часть из них проживала в принадлежавших ранее Польше Белоруссии и на Правобережной Украине, в том числе в Богуславе, однако все евреи из него были выгнаны богуславчанами во время второй Килиивщины в 1768 году и впредь в город не допускались, хотя народное восстание польской шляхте помогла жестоко подавить Екатерина II. Но теперь, став подданными Российской империи, они обратились к императрице с петицией, в которой жаловались, что, будучи изгнанными из Богуслава, потеряли там подаренного польской короной имущества общей стоимостью на 284 тысячи злотых, что по тем временам составляло сумму громадную, и всеподданнейше просили её величество изыскать возможность понесённые ими убытки как-то возместить.
Екатерина II, наслышанная о своенравной Богуславщине, нашла, казалось, соломоново решение: милостиво подарила Богуслав со всеми прилегающими к нему 30 сёлами своему бывшему любовнику, последнему королю польскому Станиславу Августу Понятовскому, предложив ему вернуть евреев в Богуслав и возместить им упомянутые 284 тысячи злотых за счёт взыскания означенной суммы с местного населения. Но, несмотря на обещанную Екатериной на случай необходимости воинскую помощь, Станислава Августа, не по наслышке знавшего богуславчан, райский уголок над Росью нисколько не прельстил. Он тут же «великодушно» передарил его своему тёзке и однофамильцу князю Станиславу Понятовскому. Однако и тот, не будь простаком, счёл за лучшее небрежно проиграть королевский подарок польскому же графу Ксаверию Бра- ницкому. Этот шальной выигрыш принял, но, чтобы закрепить его за собой, обратился к той же Екатерине с просьбой о постоянном расквартировании батальона охранительных войск в Богуславе и роты – в Медвине, желательно не российской национальности, каковую просьбу «милостивая» императрица положила удовлетворить, прислав в распоряжение графа Ксаверия Браницкого 700 вооружённых лифляндцев и к тому же письмо, дававшее право графу или его уполномоченным пользоваться услугами киевской жандармерии по мере потребности.
Эрнест Ренан, историк и лингвист, со своим французским темпераментом не переставал утверждать: «Всякая история прелестна, поскольку она всегда полна драматизма». Это было, как пишут его биографы, у него любимое словечко, по всякому поводу, к месту и не к месту восклицать: «Прелестно!». Но в принципе он прав, никакую историю перетолковывать на тот или иной лад не следует, тем более шарахаясь из крайности в крайность, как это принято у нас со времён крещения Руси, а не только Октябрьской революции. От этого лишь непрерывные переоценки ценностей и затемнение в мозгах.