Путями Великого Россиянина
Шрифт:
Идущему по морю или стоящему на якоре кораблю не позволяет опрокинуться при волнении отрицательный груз-балласт Для сохранения нужного положения, нечто подобное необходимо и яйцу, чтобы его верхушка всё время была горизонтально направлена вправо. Но балласт в него ведь не погрузишь. Стало быть, яйцу нужен своеобразный аккумулятор отрицательной энергии. Им и служит та выемка в яичном белке, которую мы все знаем. Но эта отрицательная сила яйца не должна нарушать энергетическое равновесие в курице. Поэтому яйцо и находится в скорлупе, обладающей свойством диэлектрика. Она является изоляционным слоем между самим яйцом и той средой, в которой оно развивается.
Земля движется вокруг Солнца слева направо, согласно естественным виткам спирали. Сила движения могла бы свалить её ось вправо, если бы не было никакой противодействующей силы.
Вверху по центру рисунка показана Полночь истинная – Северный географический полюс, через который проходит земная ось. Внизу – Полуденная сторона, юг. Слева и немного ниже Полночи истинной – Полночная матка: Северный магнитный полюс, внизу справа- Полуденная матка постоянства: Южный магнитный полюс. Оба магнитных полюса друг друга уравновешивают, благодаря чему наклон земной оси в движении планеты по своей орбите вокруг Солнца сохраняется постоянным.
На рисунке нет широт и меридианов. Во всём остальном, кроме земной оси и экватора, можно указать на те или иные неточности. Но это и не удивительно. Ведь три тысячи лет тому назад у наших пращуров не было космических приборов. Тем не менее, истинную форму Земли и то, что обуславливает её правильное движение вокруг Солнца, они в принципе изобразили верно. Яйцо курицы, наблюдения за небом и сила логических рассуждений – вот и всё, чем они при этом пользовались. Однако, чтобы логика рассуждений действительно имела силу и приводила к верным выводам, нужно было обладать самыми разносторонними знаниями и в совершенстве владеть искусством мышления. Когда человек говорит «Я думаю», это ещё далеко не значит, что он мыслит. Мышление – высочайшее искусство.
В первые два предвоенные года, занимаясь со мной, Зоран, естественно, не ставил своей задачей научить меня мыслить. Для постижения этого искусства, кроме знаний, нужен также зрелый ум. Я же был ещё ребёнком. Поэтому, используя мой девственный мозг, врождённое свойство памяти и моей биоэнергетики, которых в себе я в общем-то долго не сознавал и сам не мог понять, что это такое, Зоран, образно выражаясь, лишь «накачивал» в меня разнообразную информацию.
В августе 1940 года он уехал к себе на Памир. Немного раньше, чем собирался, так как мою мать, хорошо знавшую идиш, неожиданно для нас решили послать на работу в Богуславскую среднюю еврейскую школу, и вся наше семья переезжала из Мисайловки в Богуслав, куда следовать за нами Зоран не хотел. А ходить к нему в Мисайловку мне, малому, было далеко: три километра городом и семь километров по шоссе Мироновка-Карапиши до села.
Потом война. Моторошное слово – ОККУПАЦИЯ.
... Помню, на деревьях уже желтели листья и в воздухе плыла паутина бабьего лета, когда в один из дней на рассвете немцы с автоматами на груди и полицаи с короткими винтовками за плечами согнали всех жителей Богуслава – всех поголовно, от младенцев, которых матери несли на руках, до дряхлый стариков – на две городские площади: евреев с вещами – на большую базарную, а украинцев без вещей – на
Для чего и зачем согнали, никто не знал, но все догадывались, что сегодня должно произойти что-то важное. Такого, чтобы вот так разом подняли на ноги весь город, тем более спозаранку, ещё не случалось. И ещё не видели в Богуславе столько гитлеровцев с нашитыми на левых рукавах орлами и солдат, у которых кроме автоматов, висели на груди похожие на полумесяцы железные бляхи. Они, эти солдаты, вперемежку с полицаями оцепили всю нашу толпу. Мы с матерью оказались крайними. В шаге от нас, повернувшись к нам спиной, стоял в полицейской форме всем в городе известный Тимофей Гаркавенко – скрывшийся от мобилизации райфи- нинспектор, ходивший раньше по Богуславу с пузатым потёртым портфелем. Для меня, да, вероятно, и для всех остальных детей он тогда был дядька как дядька, ничем, кроме своего портфеля и помятой фетровой шляпы, какие в Богуславе встречались редко, особенно не примечательный. Но теперь на нём была чёрная суконная форма, широкий тёмно-коричневый ремень и винтовка. Это меняло человека разительно.
– Тымиш, чуеш, Тымиш, – вполголоса с тревогой говорила ему в спину мать, – що ж воно будэ?
– Замовч! – односложно отвечал он, не оборачиваясь.
Одной рукой прижимая к себе меня, другой – с детства хворую Верочку, мать, шумно вздыхая, некоторое время молчала. Но надолго её терпения не хватало.
– Тымиш, чуеш, Тымиш, ты людина чы нэ людина?!
Полицай обозлился, резко откинул голову назад, показав нам худое, в красных пятнах лицо. Однако гнев свой сдержал:
– Я – людына! А хто твий Сэмэн?.. Отож пам`ятай, чэтвэро у тэбэ...
И снова застыл в прежней позе. Но его спина, напряжённая до сих пор, вроде как бы размягчилась. По-видимому, своей отповедью он остался доволен.
Мать он стращал тем, что наш отец Семён Гигорьевич где-то воюет против немцев, но это все знали и без него, из Богуслава большинство мужчин ушли на фронт, но солдаткам никаких притеснений немцы пока не чинили. А вот он, Гаркавенко, считал это преступлением, и моя вспыльчивая мать наверняка наговорила бы ему дерзостей, если бы сильная Маруся, моя самая старшая сестра, обеими руками вовремя не зажала ей рот.
Мамо, нащо вин тоби трэба? Побачым, що воно будэ.
После отца Маруся всегда была у нас разумнее всех и над всеми верховодила. А характер моего старшего брата Грицька той поры я почему-то совершенно не помню. Может быть, потому, что мной он почти не занимался. После того, как мы переехали в Богуслав и не было с нами Зорана, моё воспитание целиком взяла на себя Маруся, любвеобильная и строгая до невозможности. В том, что касалось меня, ей не перечила даже мать. Иногда мне казалось, что она побаивалась Маруськи не меньше, чем я.
На верхней ступеньке парадного входа в Дом культуры появился кто-то в гражданском, но перепоясанный ремнями, с пистолетом на пузе и какой-то серебристой штуковиной в руках, в которую он на чистом украинском языке стал говорить:
– Внимание! Германские власти призывают вас к порядку. Никаких разговоров! Стойте и ждите. Причину, почему вас здесь собрали, вам объяснят позже. Неповиновение будет караться по законам военного времени. Прошу отнестись к этому со всей серьёзностью.
В ту серебристую штуковину он не кричал, но голос его был ясно слышен по всей площади.