Шрифт:
Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.
Екклесиаст, 1:6
Жрецы заупокойных служб исчезли,
Их памятники покрылись грязью,
Гробницы их забыты.
Но имена их произносят, читая эти книги,
Написанные, пока они жили,
И память о том, кто написал их,
Вечна.
Глава 1
Все было тихо, только время
Майкл, едва поспевавший за своим спутником, споткнулся о камень, чуть не выронив фонарь.
– Ничего смешного, – буркнул он в спину Рутгеру Райну.
– Я и не смеюсь, – серьезно отозвался тот, не считая нужным повернуться.
Они прошли еще двести метров и выбрались за ограду экспедиционной станции. Монастырские руины были хорошо видны за аккуратно подстриженными деревьями и невысокими домиками поселка.
Рутгер порылся в кармане и, развернув фольгу, отправил в рот кусок шоколада.
– Твоя мать предупреждала, что тебе это нельзя, из-за печени, а ты уже сожрал две плитки сегодня.
Рутгер остановился на дороге и глубоко вдохнул, проверяя, не болит ли в правом боку под ребрами.
– Лучше думай о том, что нам нужна лопата в лучшем случае, а в худшем – отбойный молоток. Там надо вытащить пару камней из стены.
Майкл почесал затылок, беспорядочно посветив фонарем вокруг, где-то залаяла собака.
– Если нас там поймают, то исключат из университета. Ты об этом думаешь?
Тощий и сутулый Рутгер еще глубже втянул голову в плечи и кивнул.
– Жаль, что я без тебя не могу обойтись, надоело слушать твое нытье, – он направился дальше подпрыгивающей легкой походкой.
Его грузный приятель нехотя потащился следом, чувствуя, как мокрый правый ботинок противно хлюпает, натирая ногу. Дорога после дождя была скользкой, а до развалин оставалось еще километра полтора.
Это была дурацкая ночь, пришедшая на смену дурацкому дню, и в целом это вообще была дурацкая затея, дурацкая поездка и дурацкая вылазка, в которой он согласился сопровождать Рутгера по старой дружбе, хотя и дружбы-то между ними особой никогда не было. Разве что несколько лет назад в колледже, когда Майкл еще не мечтал так страстно бросить бесполезные занятия археологией и поездки в экспедиции, в которых они, студенты, никогда ни на что не имели права, даже их имена никогда не упоминались в научных статьях, где беззастенчиво использовались результаты раскопок и исследований. Теперь он с удовольствием сменил бы исторические изыскания на что попроще, например, на экспресс-бизнес-тренинг. Он еще раз повторил про себя как заклинание, что больше не позволит себе поддаться на уговоры Рутгера и пуститься в какую-нибудь авантюру. А пока Райну все-таки удалось втянуть его в свои бредовые фантазии, и что самое обидное, он как всегда держался с таким видом, точно делал одолжение ему, Майклу, что взял его с собой. Он, видите ли, надеялся на открытие в этом захолустье в заплесневевших стенах бенедиктинского монастыря…
Карлеоне – «сердце льва», милый приют для туристов средней руки, связующее звено цивилизаций Африки и Европы. Вечно эти цивилизации: Египет, Греция, снова Египет, Сирия… Майклу вспомнился капуцинский монастырь Палермо и его катакомбы. Восемь тысяч мумифицированных и забальзамированных трупов, женщин, детей, монахов… Трехсотлетние трупы. Как будто спящая двухлетняя девочка – тоже труп, вот он Египет! И кто знает, не уходила ли эта кошмарная традиция оберегать мертвые тела от тления корнями в самые глубокие катакомбы Александрии?
Снова начал моросить дождь, капля упала прямо на конец только что зажженной сигареты, огонек зашипел и потух. Майкл чертыхнулся и, усилив свет фонаря, побежал догонять Райна.
Им оставалось три дня до возвращения домой, тря дня до конца этого бестолкового времяпрепровождения, когда им приходилось отряхивать средиземноморскую пыль с железных плошек и черепов, извлеченных из монастырских подвалов. В соседней комнате этого добра накопилось на целую экспозицию. Майкл зевнул, потрогал огромную водянистую мозоль на правой ноге и, брезгливо
К концу весны Майкл Хьюз все же поменял специальность, а Рутгер и вовсе ушел из университета, устроившись на какую-то подсобную работу в библиотечном хранилище, где и пропадал целыми днями. В январе в газетах появились заметки о бесценном письменном памятнике, предположительно похищенном в период реставрационных работ из бенедиктинского монастыря неподалеку от Карлеоне. Однако никаких имен подозреваемых названо не было. Не исключено, что сам Рутгер Райн и придумал эту «новость», чтобы подготовить почву для будущей сенсации.
Майкл попробовал отыскать бывшего приятеля, чтобы убедить его прекратить рискованную игру, пока не поздно, хоть и подозревал, что это бесполезно. Райн был упрям и немного не в себе, когда дело касалось его пристрастий. Так что еще через полгода, когда скандал в прессе поутих, а вопрос об их пребывании в числе участников экспедиции так и не был затронут ни разу, Майкл, вздохнув с облегчением, спокойно уехал в Бразилию на стажировку по своей новой специальности.
В июле одна из их общих знакомых Марсель вскользь упомянула о болезни Райна, а еще неделей позже пришла посылка, – средних размеров коробка, с пометкой «Очень важно». Майкл, тем не менее, не спешил ее открывать. В течение последующих двух месяцев он перевозил ее с квартиры на квартиру, из офиса в офис, еще не зная, что Рутгер умер.
Возможно, она провалялась бы у него еще неопределенное количество времени, если бы не вечеринка, устроенная в его доме его случайной подружкой Урсулой. Какой-то пьяный гость свалился в тот самый угол, где стояла коробка, проломив обшивку. Теперь деваться было некуда – нужно было разобрать этот хлам, выяснить, что там, и выкинуть его наконец.
Неизвестно почему перед этим не слишком приятным занятием с похмелья, Майклу снилась та самая ночь, когда они вдвоем отправились в монастырь, темная дорога и влажные от дождя развалины, где они вывозились в грязи с ног до головы. У Рутгера был нюх на такие штучки, и еще он имел наглость утверждать, что разберет эти хитроумные засаленные латинские каракули.
Но, похоже, он разобрал их. В коробке лежало семь толстых тетрадей, исписанных его размашистым почерком.
Солнце пробивалось сквозь жалюзи спальни, мешая сосредоточиться, Майкл пододвинул к дивану стол с кофейником и, водрузив стопку тетрадей себе на грудь, перелистнул в «номере один» первую пустую страниц.
В год 1542, когда накануне Пятидесятницы разогретый солнцем камень плавится под ногами, а торговцы продают воду втридорога, пользуясь страданиями своих сограждан, герцогиня Лучия Фраттини изволила пригласить нас для беседы в резиденцию его высокопреосвященства кардинала Джованни Сторце – Бенмарте. Да будет Господь милосерден к нам, грешным, я запомню эту женщину до конца своих дней, ибо не всякому верному слуге Христа доводилось видеть такое распутство и такую красоту. Жаль, что ее глубочайший недостаток благочестия неотвратимо привел к погибели даже то, что являлось ее несомненными достоинствами. И если бы не отец Андреа и его распоряжение держать в тайне все, чему я стал свидетелем, я поведал бы большее, чем то, что могу позволить себе записать здесь. Да минует меня гнев его высокопреосвященства, моего наставника и Святой Инквизиции.