ПВТ. Сиаль
Шрифт:
***
Это все-таки произошло. Выпь скрывался, как мог, но, на беду, Юга умел видеть.
— Да что с тобой, пастух? Ходишь, как овдо ушибленный.
— Спина болит, — нехотя признался Выпь.
— Раньше сказать не мог, конечно же.
Выпь промолчал.
Юга, ругнувшись, отложил гребень с острыми черными зубами, кивнул на кровать.
— Ложись.
— Что?
— На живот, быстро! Рубашку сними.
— В этом нет...
— Выпь. Не доводи. У меня. Плохое. Настроение.
Парень,
Юга тут же дал ему по затылку.
— Смирно! Ай, какой неспокойный. Чего ты дергаешься, у тебя все равно на меня не встает.
У Юга оказались сильные руки и жесткие пальцы. Выпь некстати вспомнил, как легко, на взгляд стороннего, он брал высоту прута и удерживал ее без внешних усилий, кувыркался и замирал, танцевал в воздухе. Прекрасно владел своим телом. Сам бы он так не смог.
Остро запахло пряностью.
— Это мазь, не трепещи. Мы ей пользуемся, если синяки и... прочее.
Боль, ставшая привычной за последнюю длину, постепенно вытапливалась, выжималась из спины. Выпь сумел расслабиться и, кажется, даже задремал.
Привиделось ему нечто короткое, глупое: плавное движение сквозь темноту, разбавленную вспышками света. Это успокаивало и убаюкивало, а потом что-то ударило его в бок и рвануло волосы на затылке.
Выпь ошалело вскинулся.
— Двигайся, пастух. Ты не гость, чтобы я тут в ногах у тебя полеживал.
— Я уснул?
— Дрых, как дитя, — хмыкнул Юга, скользнул ладонью по щеке, — бородатое дитя. Побрейся, тиа едва ли оценит.
Выпь смущенно потер лицо. Щетина была ему привычна, и иногда он забывал, что в Городце растительность на лице считалась дурным тоном.
А он, все же, в уважаемом заведении работал.
— Полегчало?
— Ага, спасибо, — спохватился парень.
— Без проблем. С тебя обратка. Хотя нет, не стоит, еще сломаешь мне что ценное. И укрепляй спину, иначе к старости будешь похотливым слюнявым горбуном, жамкающим девок по подворотням.
— Ты не скучаешь по тровантам? — испуганно перевел разговор Выпь, аж содрогнувшись от представленного воображением.
— С чего бы? — фыркнул Юга, с наслаждением вытягиваясь на кровати.
— Мне овдо не хватает, — признался вышибала.
— Уж чего-чего, а колобками разной формы и цвета я сыт по горло. Никогда бы не подумал, что...
Выпь не сдержался и прикрыл уши — иногда на Юга находил стих, и он мог вывалить на друга самые подробные гадости.
— ...и когда кончает этот шкаф, пищит, как будто слетышка душат. Тоненько так да жалобно, ажно слезы наворачиваются. Иииии, вот как-то так...Ты меня слушаешь?
— Ага, — откликнулся Выпь.
Юга глубоко вздохнул и затих. Пастух настороженно
Юга был красив, вспыльчив, ярок. Горел точно черное звонкое пламя. Гости обзывали его «темпераментным» и, кажется, им этот его норов нравился.
Пастух же с ним жил. Хотя иногда казалось, что выживал, а вблизи это пламя было совсем другое дело. Но — Выпь научился разговаривать, а не просто говорить.
Юга резко обернулся к нему и спросил:
— К слову о тровантах. Ты вот знаешь, что старые Дома могли «нырять»?
— Как так? — заинтересовался пастух.
— Ну, оком под Полог вылезали, а как темнело — ровно под землю проваливались, со всем содержимым.
— И их хозяева не возражали?
— А что им возражать-то? Так, верно, безопаснее было.
— Может быть. — Выпь приподнялся на локте, заглянул в скуластое лицо друга, в обморочно-черные глаза. — Ты мог бы выращивать трованты и дальше. Ты их разумеешь. Они тебя слушаются. Как меня — овдо.
— Ай, пастух, многажды говорено уже, кто меня на чистую работу садовником возьмет?
— У вердо своего спроси.
— Не мой он, ну, — отмахнулся друг.
— Как думаешь, вернется он?
— Знаю точно, что заявится. Такие парни своего не упускают, выгоду во всем ищут. Жаль, Серебрянка невесть где шляется, спустили бы на него...
— Юга, — укоряюще протянул Выпь.
— Да что? Он, небось, подобных тварей и во сне не видывал. Пусть поорет, обосрется.
— Он все же нам помог.
— Не за куцое спасибо, — подкидыш зевнул и нехотя признал, — хотя он довольно приглядный, рыжий-ржавый с огоньком, может, получится с ним обычным манером рассчитаться.
— Как будто тебе работы не хватает.
— А тебе-то что?! — немедленно ощерился Юга.
— Да ничего.
— Ну и молчи тогда, молчи.
— Я-то молчу, это ты без умолку треплешься, — огрызнулся Выпь.
Положительно, иногда Юга делался совершенно невозможным, в такие редкие моменты Выпь хотелось рявкнуть как следует.
Как обычно, сдержался. Отвернулся от фыркающего облюдка, натянул одеяло. Усмирил дыхание и сам не заметил, как задремал.
Очнулся же, когда на плечо влажно шлепнулось и растеклось мокрое. Одурело вскинулся, глаза в глаза столкнулся с испуганно присевшей Серебрянкой — двуногой, голой, млечно-мреющей в сдавленной тиши.
— Выпь, пожалуйста, — умоляюще прошептала девчонка, — мне нужна твоя помощь.