ПВТ. Тамам Шуд
Шрифт:
***
Так было.
Они выпросили у Лута убежище в обмен на будущее. Согласились оборонять рубежи от тварей именем Оскуро, согласились отдать смерти своих детей.
Их всегда было мало. Мастер принимал участие в сотворении каждого, на лоб каждого он возлагал пальцы, каждому заглядывал в глаза. От его воли зависело, будет ли существо жить или умрет. Немедленно, или, если отклонение проявлялось позднее, на Хоме Полыни. В чаше горького этого цветка черного цвета.
Тогда, когда его детей разрывали пасти Оскуро, тогда он решил — сотворить
У него были опыт, желание и возможность.
В Лина он вложил все самое лучшее. Тонкие прочные кости, белоснежная кожа, изящные черты, идеальная красота. Прекрасная оболочка, отменная начинка — рефлексы, реакция, сила и выносливость. Первостатейная отбраковка.
Его имя он выдохнул ему в губы — от самого сердца.
Пристально, пристрастно наблюдал за его ростом на всех этапах ускоренного онтогенеза. Аберрации проявлялись уже тогда, но Мастер скрыл их, ловко замаскировал, притушил — возможность и желание.
Но самое главное выявилось позже.
Это был сбой в генетической программе, сбой, который не программировал и не предвидел даже Мастер. Знаковое «веерное зрение», фрактальное расщепление, калейдоскоп, помогающий Первым не угадывать, но знать дальнейшее развитие событий, все ближние варианты, и успешно выдергивать из всего разнообразия вероятностей именно нужное. С Лином такое не случалось.
«Веер» раскрывался перед ним в одном случае из шести. Смерти подобно. Но — когда это случалось, Лин схватывал расщепление, пазлы, и нити так быстро, и связывал все так ловко, и прозревал так далеко, так глубоко, что это вылетало в дальновидение. Грубо говоря, дальнозоркость замещала ему близорукость.
Он мог увидеть будущее — не варианты, к нему ведущие, не ломаные тропки вероятностей, а монолитную стену блока. Результат.
Первый случай на памяти Мастера. В архивах упоминания о подобном виде брака он также не отыскал, соответственно, можно было смело утверждать, что Лин единственный в своем роде. Другое дело, что читать фракталы на такую глубину он мог только слепо, случайно, стихийно, и развить эту способность не мог.
Юноша довольствовался огрызками — мог просчитать ситуацию на несколько шагов вперед, и этого хватало, чтобы выйти живым из столкновения с Оскуро.
Или — как не так давно — в случае побега.
Мастер дал им уйти — своему воспитаннику и рыжему, наглому, безбашенному Хозяину Башни.
Потому что надо было убрать Лина из Эфората.
Арматор подвернулся как нельзя кстати.
Он ждал, сколько требовалось. Теперь — пора.
Глава 7
7.
Корабеллы не слышали и не слушались их, мангустов Лута. Большой обиды для себя в этом Мастер не видел. За много лет они научились обходиться иными средствами передвижения.
Например, Иглами, с хирургической, пластичной точностью прошивающими обильную плоть Лута. Или геликтитами,
У Мастера был как раз такой. Стройная, хищная органическая машинерия, легкий корпус с ветвящимися отростками, проникнутый пучками нервных волокон. Умная биоэлектроника. Геликтиты взращивали в шахтах, исходом каждого было одно материнское поле колонии, мертвое-и-живое. Мастер нашел свой среди сотни сам, занимался им и направлял его рост, в нужную пору ломал, резал и вращивал атрибутику.
Растил под себя.
В точности так же он поступил и с Лином.
Только — геликтит слушался его впоследствии.
В ткани Лута геликтит перемещался плавно, но быстро, будто скользил по водяному желобу. Разнонаправленные отростки не только принимали в себя живые токи Лута, поглощая их и перерабатывая в энергию и кислород. Еще они чувствовали ветры и течения Лута, реагировали, скидывая информацию на ведущую панель, которую Мастер выводил на облатки, закрепленные на радужке. Старался избегать лишних приспособ в тесном жилом отсеке.
Нужный ему Хом лежал довольно далеко от Эфората. Добирался туда не по прямой — использовал точки прокола, смыки, нахоженные Ивановские тропы. Геликтит был привычен к таким скачкам. В отличие от тех же трафаретов. Рискнувшие прыгнуть следом часто исторгались в виде перемолотых, будто жерновами, останков.
Одна из личинок Утробы основалась здесь, в уютно-убогой полости Хома Равенна. Первому было безразлично отношение людей, как пастуху безразлично мнение овец, но вреда своим детям он не прощал. Тем паче — Лину.
Ему не нужно было разрешение для прохода зонтега.
Хом встречал Первого облаками, серыми, точно кони Хома Ковыля. Красивый, приветный, и какая дрянь в нем сидела, словно червь в спелом яблоке. Мастер не числил себя умелым садоводом, но знал как искоренить заразу.
Оставил геликтит на солнечной стороне массивного храма Лута. Нежно-серебристый в дыхании живого пространства, здесь геликтит сменил шкуру под стать светлому камню. Естественная маскировка.
До нужного дома Мастер дошел пешком. Приметный эгоф, куртку с треугольным запахом, оставил в геликтите, остался гулять в рубашке. Геммы, до поры скрытые, оставались на руках в виде алого кольца и тонкого браслета. Взывать к гемматорию, памяти крови, Мастер сегодня не собирался.
Всего лишь кучка овец, возомнившая себя волчьей стаей.
Прошел узкой, вниз идущей улицей, почти задевая головой цветочные плети, ползущие с балконов. Свернул в переулок, стиснутый боками домов. Балконы едва не касались друг друга, а с крыши на крышу были переброшены доски и мостки. Мастер знал это и учитывал. Но знал и то, что охота будет совсем короткой.
Наклонился, погладил между ушами греющуюся на солнце кошку. Та благожелательно замурлыкала, завалилась на бок, вытягиваясь струной… Мастер осторожно переступил животное и толкнул дверь, оказавшись в темноватом, прохладном помещении.