ПВТ. Тамам Шуд
Шрифт:
Кого из них? На силу пытал, на слабость?
Гаер вспомнил, как тогда, еще на Хоме Сиаль, успел возгордиться: мол, не властен надо мной твой голос, Второй. Давно ли было? И как обернулось…
К ним поднялся Таволга. Тоже — бледный. Помятый, но невредимый.
— Что делать будем, арматор? — спросил, перекрывая голосом свист ветра.
— Выводите Слепого, — сказал Гаер.
На этот раз Выпь не спорил.
Глава 34
34.
—
Выпь, дрогнув, повернулся к нему, взглянул смятенно. Плотников же, помедлив, положил руку ему на плечо, сжал. Почувствовал мышцы — будто корни камней.
— Ты все правильно сделал.
— Ага. Только вот видели люди, каков я. Что могу содеять. Как мне теперь поверят? Кто за мной теперь пойдет?
Потер горло, точно незримый ошейник вдох давил.
Михаил отвечал:
— Людям не до пересудов нынче. Решат: если подобное сотворить можешь, то и против врага силу свою обернуть сумеешь. Чем не подспорье Отражению?
Выпь длинно, от сердца, выдохнул. Сгорбился, спрятал лицо в ладонях, замер. Отнял руки, свел лопатки.
— Я иначе не мог, — сказал твердо, наконец защищая себя словом, не молчанием, — не мог рисковать. Одна мысль была — не успею, опоздаю… Что бы я был один? Опять один?
Осекся, будто лишнее сказал.
Михаил слушал. Это он умел.
— Я понимаю, — проговорил медленно. — Лучше многих. Я бы поступил так же.
Выпь недоверчиво поглядел желтыми птицыными глазами. Склонил голову.
— Спасибо… Спасибо тебе.
Михаил кивнул. Второму уже поднесли все, что думали. Высказались, не пожадничали. Волоха, впрочем, помалкивал; Дятел за двоих разорялся. Выпь на справедливые укоры отмалчивался, оцепенев скулами.
Михаил догадывался, какой ценой далась ему эта непоколебимость.
Когда речи иссякли, Второй поднял глаза на собрание; заговорил размеренно, точно нож для броска взвешивая:
— Тамам Шуд мою силу теперь знает.
— И силу твою, и слабость, — горячо фыркнул Дятел, но Волоха положил руку ему на хребет и цыган угомонился, сел на место.
— И слабость, — легко согласился Выпь, — значит, будет искать, что ей заплотом поставить.
— А сыщется такое? — заинтересовался Волоха.
— Сыщется. И про большую часть я знаю, а про остальное — догадываюсь. Посему предлагаю: оружие Нума на обсуждение поставить.
— Поддерживаю, — крякнул Гаер, зыркнув на других участников. Откинулся в походном кресле, бросил ногу на ногу, чиркнул спичкой. — Что говно метать, поздно. Нужно вперед смотреть. Давай, Манучер. Сыпь.
***
— А если откажусь? — от ярости и усталости у Юга ярче горели глаза.
Кожу состругну. Зубы вытащу. Глаза выколю, ответил Тамам Шуд.
Но
Юга прерывисто выдохнул.
Стреноженный и примученный, он все старался вырваться. Укусить, скинуть седока.
Тамам Шуд протянул руку, коснулся лица — властно. Третий изумленно замер. Точно не объезженный конь, дикий зверь, не терпящий над собой кнута и власти.
Щелкнул зубами. Тамам Шуд поспел убрать пальцы.
Решай, повторил.
— Что сделаешь после, а? Убьешь меня?
Зачем. Ты многого стоишь. А для Манучера выше всего, выше всех. Он первый и придет.
Третий судорожно, напрягая горло, хохотнул. Глаза у него были дикими, обреченными.
— Так лучше пришиби сам, — проговорил твердо, — лучше я сдохну, чем ты за мой счет победу приблизишь.
Я решу. А пока — решай ты, ответил на это Тамам Шуд.
Поднялся, выпрямился в немалый рост.
Вел же он речь, опустившись на колени перед пленником. Как равный с равным, глаза на глаза.
Вышел. Оставил в сложенном из крыл локуста треугольном доме. Под стенами его шелковистой травой-каймой вился живой огонь, залитый в прочерченные узкие канальцы. Жилы крыльев тот огонь в себя вбирали и горели яро, ровно. Вещь, которой Тамам Шуд пленил Третьего, звалась Вожжами. Была она видом схожа с плетью о множестве хвостов, но, ложась на тело, расплатывалась, расползалась спрутом-тенетом.
Юга рванулся раз, другой, напрягая руки и ноги. Ангоб уберегал тело, но не нутро. Скинуть хитрое плетенье кожи оказалось невозможно. Точно муха в паутине. Корабелла в ловчих щупах Хома. Шерл — молчал, не помогал. В последний раз такое злое бессилье Юга настигло в стенах Башни. И хотел бы из памяти низринуть, да не мог.
Выдохнул, откинулся на спину, стараясь — не разуму кипящему — хотя бы телу дать роздых. Тамам Шуд был умен — сторожа рядом не оставил, иначе Юга сумел бы и Хангара в свою пользу обратить.
Вожжи держали вернее всех стражей.
***
Заревели рогачи в сумеречье. Закричали протяжно, в семь голосов:
— Пади! Пади!
Повиновались, без слов. Упредили. Знали — то выводили Великого Слепого.
Кто мог, укрылся; остальные же, где кого оклик застал, повалились ничком, глаза спрятали, руками головы укрыли.
Слепого держали в бумажном гнезде, зарытом под землю. Чтобы не случилось кому случайно на глаза пасть. Сила его была велика, объемлюща, до конца не понята. Вели Слепого поводыри, укрытые темными хламидами, с головами в глухих клобуках. Число им было семь.